Знак Бесконечности
Шрифт:
–– Вы имеете принципы, потому бываете непредсказуемы. Мне это импонирует, но не может не насторожить.
–– Ребенок? –– скулы Артура Львовича слегка побелели.
–– Нет. Вы правильно отметили –– я знаком с вашими рекомендациями.
–– Тогда недоразумений не возникнет, –– заверил Вайсберг, вставая. –– До свидания.
Минут сорок он плутал по улочкам скорее не из-за опасения, а из-за отработанной годами привычки и, наконец, смело направился по месту работы. Прием начинался в 11.00. В 15.00 он свободен, а еще через две недели –– законный отпуск. Как по заказу.
Вайсберг, лавируя меж людьми, наполняющими больничный коридор, прошел в свой кабинет и, закрывшись на ключ, в первую очередь открыл журнал, достал конверт. В нем лежала фотография молодой особы с усталыми глазами и каштановой копной волос. Снимок был сделан с цветного рисунка весьма талантливого, но, как и все портреты приблизительного в чертах.
–– Не ребенок, говоришь? –– задумчиво протянул он, щуря глаза на курносое, по-детски беззащитное личико, и перевернул фото: предположительно –– Мирович. Меровиг. Мейринг. Возможны варианты. Имя неизвестно. Другие данные: примерно 25-27. Все примерно, а город наш –– точно. Ладно.
Вайсберг сжег конверт с фото, и, открыв окно, чтоб проветрилось, начал переодеваться.
Через пару минут в кабинет стали ломиться –– Наташа, его медсестра, умильная мадам внушительной комплекции и щедрого характера.
–– Артур Львович, миленький, –– заканючила она с порога, вытягивая губы трубочкой. –– Вы не могли бы одну девушку без очереди принять? Очень надо. Ну, пожалуйста. Ой, а что у вас окно-то открыто?
–– Тепло, Наташа, пусть. А что, очередь там большая?
–– Нет, бабулька одна.
––Хорошо, веди свою знакомую, –– снисходительно улыбнулся доктор.
–– Ой, какой вы замечательный, отзывчивый!
–– Ладно, ладно, –– махнул рукой Вайсберг и включил монитор, а женщина пошла звать подругу.
Г Л А В А 3
–– Что это такое, Саша?! Я требую объяснений! Нет, я требую объяснительную! Хватит! Ты на себя-то смотрела? Нет, ты глянь, глянь на себя в зеркало! Ты ж, как призрак по отделению! Не ходишь –– паришь! Все! Если тебе себя не жалко, то я это терпеть не намерена –– больше ни одной смены с Кузнецовой! А ее я выгоню! Шалава! Ишь, нашла, когда свою личную жизнь устраивать, вертихвостка! Я еще ее мужа в известность поставлю! Пусть знает, чем его благоверная душу тешит, пока другие за нее работают!
–– Сара Исмаиловна!...–– Саша просительно посмотрела на разгневанную старшую сестру, волевую тетеньку крепкого телосложения с проступающими на лице генами монголоидной расы.
–– Все! И не заступайся! У тебя еще две смены с ней, да? Нет! Ни одной! С Волович дежурить будешь, и вон отсюда! Все!
–– Сара Исмаиловна, только не надо Вале домой звонить, пожалуйста!
–– Без тебя разберусь! –– отрезала Имбрекова и указала на дверь пухлым пальчиком с массивным кольцом.
Саша, вздохнув вышла, тщательно прикрыв за собой дверь. Пошла звонить Кузнецовой, чтоб упредить о грядущих событиях. Та выслушала ее и, недовольно фыркнув в трубку, зло процедила:
–– Могла бы и отмазать! Спасибо, понадеялась я на тебя, дура!
–– Валя! Я же не виновата, что она и вчера в 11.00 приходила, и сегодня в семь пришла.
–– Значит пасла! Настучал кто-то! Кому говорила? Аньке?
––
Разборки были совершенно некстати. На душе после них было настолько отвратительно, что хотелось завыть или разбить что-нибудь особо емкое, причем о свою дурную голову, на которой уже явно отражался дикий темп дежурств. Сутки через сутки, сутки через ночь. Травматология –– ни поспать, ни поесть. И больные –– преимущественно мужчины с одной мыслью на весь спектр лиц: не развлечешь ли ты меня, сестричка, древним, незатейливым способом?
–– Сволочи! –– бросила Саша, стягивая шапочку с волос.
–– Плохо, да? –– поинтересовалась Марина, дневная сестра.
–– Хуже некуда. Валю, Исмаиловна засекла, а я крайняя.
–– Да не бери в голову, ЗОЯ она и есть ЗОЯ! –– махнула та ладошкой.
Не любили Кузнецову в отделении почти все. Накрученная, самолюбивая, надменная и ухоженная Валентина общалась свысока и давала понять окружающим, что тля, бабочке не подруга. Подобные манеры друзей ей не прибавляли, а элегантность и утонченность образа, который она без труда создавала на деньги мужа–бизнесмена, вызывали особую зависть –– большинство себе позволить и треть того, что она, не могло, зарплата подводила и хроническая усталость на почве патологического недосыпания.
Саша посмотрела на себя в зеркало и поняла, что сейчас же пойдет в парикмахерскую. Изыщет средства, мобилизует силы и приведет себя в порядок. Густые волосы до плеч давно уже потеряли форму и напоминали свалявшиеся перья экзотической птицы. К лицу только клюва для полноты картины не хватало.
–– Н-да-а, –– протянула она и пошла в сестринскую переодеваться.
Домой она прибрела в полнейшем отупении и, скинув кроссовки, прошла в маленькую, сотворенную скорей для лилипута, чем для обычного человека, кухню. Хлопнулась на табуретку, обняв пакет с продуктами, и уставилась на чайник. Кофе бы. Две столовые ложки на полстакана воды. Но нужно дотянуться, а для этого нужно очнуться. И где сил взять? Последние в магазине оставила вместе с деньгами. Правда, скоро аванс…
Александра потрогала почти голый затылок. Знатно ее подстригли, как запорожского казака. Сверху копна, дальше уши и бледное лицо с полусонным взглядом. Оно. В смысле теперь она с этой прической –– оно. О принадлежности к слабому полу говорит лишь намек на грудь, если сильно и пристально разглядывать то место, где она должна быть.
Впрочем, неудивительно, что она стала похожа на вешалку с такой-то жизнью.
Девушка хотела расплакаться, но и на это сил не хватило. Лицо сморщилось в жалкой потуге, но ни одна слезинка так и не увидела свет. Сашу это отчего-то разозлило. Она, швырнув пакет на стол, встала, нажала кнопку чайника, достала пузатую чашку и пачку сигарет. Пока вода закипала, рассортировала продукты, закинув большинство в холодильник, насыпала сахар в сахарницу, открыла окно. Через минуту уже пила кофе, курила, сидя на подоконнике, поглядывая во двор, и думала о своей неудавшейся и вообщем-то паршивой жизни.