Знак четырех
Шрифт:
Я позвонил. На другом конце провода послышался жидкий, дрожащий голос:
– Да-да, говорит Натан Гарридеб. Нет ли поблизости мистера Холмса? Я бы очень хотел с ним поговорить.
Холмс взял трубку, и я услышал обычные обрывки разговора:
– Да, он заходил к нам. Кажется, вы не слишком хорошо его знаете? Знакомы недавно? Всего два дня?.. Да-да, конечно, перспективы заманчивые… Вы сегодня вечером дома? А ваш однофамилец не обещал зайти?.. Нет? Отлично, мы придем, я как раз хотел поболтать с вами не в его присутствии… Со мной будет доктор Уотсон… Из вашего письма я понял, что вы редко отлучаетесь из дому… Так, значит, мы будем у вас около шести. Американского адвоката оповещать о том не стоит. Всего хорошего, до скорой встречи.
Спускались
9
Тайберн-Три («Тайбернское дерево») – виселица в приходе Тайберн, где до конца XVIII века совершались публичные казни.
– Находится здесь уже несколько лет, – заметил Холмс, указывая на потускневшую медь. – Во всяком случае, этот не самозванец. Следует учесть.
Лестница в доме была одна, общая, и на стенах холла мы увидели немалое количество писанных краской названий контор и фамилий жильцов. Квартир для семейных в доме не имелось, он скорее служил кровом для холостяков богемного образа жизни. Наш клиент сам открыл дверь, в чем и принес извинения, объяснив, что прислуга уходит домой в четыре часа. Мистер Натан Гарридеб оказался долговязым, тощим, сутулым и лысым джентльменом лет шестидесяти. Кожа на его изможденном лице была тусклая, будто неживая, – как это часто встречается у людей, ведущих сидячий, неподвижный образ жизни. Большие круглые очки, узкая козлиная бородка, согбенные плечи – все это, вместе взятое, сразу наводило на мысль, что перед вами человек крайне пытливый и любознательный.
Впрочем, общее впечатление создавалось приятное: чудак, конечно, но чудак симпатичный.
Комната выглядела такой же оригинальной, как ее владелец. Она походила на миниатюрный музей. Большая, квадратная, а по стенам полки, шкафы и шкафчики, уставленные всевозможными предметами, имеющими отношение к геологии и анатомии. По бокам двери висели ящики с коллекциями мотыльков и бабочек. Посреди комнаты на широком столе лежала груда образцов различных горных пород, и из нее торчала высокая медная трубка мощного микроскопа. Я оглядел все вокруг и подивился разносторонности интересов старика: здесь ящик со старинными монетами, там собрание древних кремневых орудий. У стены, по другую сторону стола, помещался большой шкаф, где хранились какие-то окаменелости, а на верху его выстроились в ряд гипсовые черепа с подписями: «неандерталец», «гейдельбергский человек», «кроманьонец» и тому подобное. Как видно, мистер Натан Гарридеб посвятил себя не одной, а нескольким отраслям науки. Стоя перед нами, он протирал куском замши какую-то монету.
– Сиракузская, лучшего периода, – пояснил он, указывая на монету. – Позже они очень деградировали. Лучшие их образцы я считаю непревзойденными, хотя некоторые специалисты отдают предпочтение александрийской школе. Мистер Холмс, для вас найдется стул. Разрешите мне снять с него эти кости… А вы, сэр… ах да, доктор Уотсон. Будьте так любезны, доктор Уотсон, отодвиньте японскую вазу подальше. Здесь, в этой комнате, сосредоточены все мои жизненные интересы. Доктор бранит меня за то, что я не бываю на воздухе, но зачем уходить от того, что так к себе тянет? Смею вас уверить, подробная классификация содержимого любого из этих шкафов потребует от меня
Холмс с любопытством осмотрелся.
– Правильно ли я вас понял, сэр, что вы действительно никогда не выходите из дому?
– Время от времени я совершаю поездку к Сотби или Кристи [10] . А вообще-то я очень редко покидаю свою комнату. Здоровье у меня не из крепких. Научные исследования поглощают все мои силы. Можете себе представить, мистер Холмс, каким потрясением – радостным, и все же потрясением – явилось для меня известие о столь невероятно счастливом повороте судьбы! Чтобы довести дело до конца, необходим еще один Гарридеб. Уж, конечно, мы его разыщем. У меня был брат, он умер, а женская родня в счет не идет. Но, безусловно, на свете есть и другие Гарридебы. Я слышал, что вы брались за очень сложные, трудные проблемы, и решил прибегнуть к вашей помощи. Мой американский тезка, конечно, совершенно прав, мне следовало сперва посоветоваться с ним, но я действовал из лучших побуждений.
10
Сотби, Кристи – лондонские аукционные залы.
– Вы поступили весьма осмотрительно, – сказал Холмс. – А вам и в самом деле не терпится стать американским землевладельцем?
– Разумеется, нет, сэр. Ничто не заставит меня расстаться с моими коллекциями. Но этот американский адвокат обещал выкупить мою долю, как только мы утвердимся в правах наследства. Сумма, предназначенная каждому из нас, – пять миллионов долларов. Как раз в настоящее время имеется возможность сделать несколько ценных приобретений. Как это восполнило бы пробелы в моих коллекциях! Сейчас я ничего не могу приобрести, у меня нет необходимых для этого нескольких сотен фунтов. Подумайте, сколько я накуплю на пять миллионов! Мое собрание ляжет в основу нового национального музея, я стану Гансом Слоуном [11] нашего века!
11
Слоун, Ганс (1660–1753) – английский врач, натуралист и коллекционер. Собранные им рукописи, картины, книги и пр. легли в основу Британского музея.
Глаза его за стеклами очков блестели. Было ясно, что мистер Натан Гарридеб не пожалеет усилий, чтобы раздобыть недостающего однофамильца.
– Я зашел только, чтобы познакомиться, ни в коем случае не хочу мешать вашим занятиям, – сказал Холмс. – Когда я вступаю с человеком в деловые отношения, я всегда предпочитаю личное с ним знакомство. Мне почти не о чем вас спрашивать, мистер Гарридеб, в кармане у меня ваше письмо с очень толковым изложением основных фактов, и кое-что я еще уточнил во время визита американского джентльмена. Насколько я понял, до этой недели вы и не подозревали о его существовании?
– Абсолютно. Он явился ко мне в прошлый вторник.
– Он вам уже рассказал о нашей встрече?
– Да. Он пришел сюда прямо от вас. Как он тогда на меня рассердился, когда узнал о моем письме!
– За что ему, собственно, было сердиться?
– Он почему-то воспринял это как личное оскорбление. Но от вас он вернулся повеселевшим.
– Он предлагал какой-нибудь план действий?
– Нет, сэр.
– Получал он от вас деньги или, может, просил их?
– Нет, сэр, ни разу!
– Вы не заметили, не преследует ли он каких-либо особых целей?
– Никаких, – ничего, кроме той, о которой он мне сообщил.
– Вы сказали ему, что мы с вами договорились по телефону о встрече?
– Да, сэр, я поставил его в известность.
Холмс глубоко задумался. Я видел, что он недоумевает, что-то ускользает от его понимания.
– Нет ли в ваших коллекциях каких-либо особо ценных предметов?
– Нет, сэр, я человек небогатый. Коллекции мои хороши, но большой материальной ценности собой не представляют.