Знак небес
Шрифт:
Напрасно особо ретивые из епископских служек выражали свои гневные протесты, утверждая, что имущество церкви не может быть подвластно князю. Руководивший всеми чернец Пимен только изумленно поднял вверх брови и нагло заявил в ответ, что князь ничего из вещей брать вовсе и не собирается. Люди же, кои сидят по этим узилищам, бессловесным имуществом никоим образом быть не могут. Или владыка Симон их тоже за бессловесных скотов считает? Ах нет, ну тогда…
И один за другим наружу из покоев епископа извлекались несчастные, изнеможенные, оборванные, полуслепые люди, вся вина которых зачастую состояла лишь в паре-тройке неосторожно сказанных слов.
Но тут ведь смотря каких слов и против кого они произнесены. Если бы против князя – это одно, да даже против бога – еще куда ни шло, но против служителей
И кому какое дело, что эти самые слова вырвались у человека из уст после того, как дюжие монахи в счет недоимок прошлых лет вывели у него со двора последнюю коровенку, не побрезговали ледащей лошаденкой и оставили только двух куриц. Причем и их-то не забрали вовсе не по доброте душевной, а лишь потому, что тучным божьим служителям с объемистыми черевами было несколько затруднительно гоняться за шустрыми птицами.
Стоило же хозяину сказать о них все, что те заслужили неустанными стараниями и заботами об имуществе ближнего своего, как ему тут же присваивалось грозное клеймо «еретик», и через пару дней двери церковной тюрьмы наглухо закрывались за очередным несчастным.
И благо для смерда, если она была монастырская. О своем «говорящем» имуществе простые монахи заботились чуть лучше, нежели глава Владимирско-Суздальской епархии преподобный владыка Симон.
Если бы епископ по каким-либо причинам вернулся с полдороги обратно, то навряд ли бы ему поздоровилось. Трудно сказать, сумели бы дружинники князя Константина удержать народ от самосуда над своим духовным владыкой. Проще ответить на вопрос: попытались бы они вообще встать на его защиту или же – что скорее всего – сделали бы вид, что у них и без того княжеских поручений невпроворот.
Точно такие же угрюмые дружинники, которые остались в городе после отъезда князя, всего за неделю с небольшим перешерстили все монастыри. В общей сложности из узилищ было извлечено около двухсот человек.
Сам Константин был к тому времени уже далеко – под Ростовом.
И в заступу княжичей-младеней такоже никто гласа свово не подаша, окромя епископа Воладимирской, Суздальской, Юрьевской и Тарусской епархии Симона, кой оттого великую остуду получил от Константина и бысть оным князем изобижен и поруган всяко.
И было о ту пору церквям христианским поругание всякое, а монастырям и людям божиим – ущемление великое.
Князь же, диаволом научаемый, из келий и затворов еретиков злокозненных за мзду выпускаша, дабы они слово божие неладно везде рекли к умалению славы и величия церкви православной, гнусные поклепы возводя на оную.
Константин же, возжелаша мира, послаша своих слов к князьям Юрию и Ярославу и рек им: «Почто прииде на Коломну? Не хотяще аз ваших градов и княжения, почто вы алчете моего? Не уйметеся же ныне, и аз к вам в земли приду».
Те же глаголили со смехом: «Коли нас не станет, то все твое буде».
Слы же князя Константина рекли им: «Быть посему, и пускай бог рассудит – у кого правда, тому все и отдаст».
Егда же победита князей владимирских и муромских, то Константин и грады их взяша под свою длань по уговору ранее. К люду же градскому рек с вежеством: «Не воевати хощу с вами, не грабити, но оберег вам дам всем и защиту».
И люд оный выю склоняя, нового князя славил, ибо он не с мечом пришед, но с миром.
Захват всех городов Владимиро-Суздальского княжества был практически мирным и бескровным. Сопротивляться было просто некому – воины-дружинники полегли под Коломной.
Только один епископ Суздальской, Владимирской, Юрьевской и Тарусской епархии Симон возвысил свой голос в защиту малолетних детей – трех Константиновичей и одного Юрьевича, за что и пострадал, попав в опалу. Попытка же Симона отстоять их права
Впрочем, нельзя сказать, что Константин обидел маленьких княжичей. Напротив, он поступил с ними достаточно великодушно, уступив в их пользу южное Переяславское княжество.
Что же касается его знаменитого указа о монастырях, по которому божьи люди отныне и навсегда лишались сел с крестьянами и исключительных прав на другие угодья, которыми владели ранее, то опять-таки при всей своей набожности князь просто не мог поступить иначе.
Будь это другие, более спокойные годы, и я более чем уверен, что Константин не только не издал бы этого указа, но и дополнительно одарил бы церковь, пусть и не всю, но хотя бы столичные монастыри и наиболее видные храмы при крупных городах.
Однако время великих перемен требовало великих расходов, а где их взять?
То же самое касается так называемых еретиков, которых Константин, не исключено, хотя об этом говорится только в одной летописи, выпускал не бескорыстно, а за определенный выкуп.
Причина все та же – срочная нужда в серебре.
Причем, вполне вероятно, что умный князь щедро делился им с церковью. Я выдвигаю такое предположение, потому что практически никто из епископов, за исключением того же Симона, не протестовал против такого поведения Константина и его грубого вмешательства в права церкви.
Глава 7
Так рождаются реликвии
Лучше быть счастливым от заблуждения, нежели несчастным от истины.
Городу, который открылся взору рязанского князя, было уже почти четыреста лет. Хотя на самом деле, может, и больше – кто знает. Во всяком случае, Киевской Руси еще и в помине не было, когда он появился. Маленький, с тщедушными деревянными укрепленьицами, тихонечко встал он на низменном западном берегу озеро Неро. Да и не славяне его поставили – меря. Те больше сродни мещере да муроме с мордвой доводились, а не кривичам с вятичами.
Однако как бы то ни было, а за град им спасибо.
Позже, когда уже потомки Владимира Святославовича Киевского по Руси разбрелись, Борис, сынок его любимый, в те места и был прислан отцом. Он-то и приступил к созданию настоящего кремника. Приступил, да не закончил – погиб от рук Святополка Окаянного. Добротные укрепления появились намного позже, при еще одном Владимире, основателе рода Мономашичей.
Но даже это теперь – старина глубокая.
Зато ныне Ростов на всю Русь славен. Пускай Новгород Великий богатством своим кичится, пускай Владимир бахвалится своими умельцами, которые для тебя что угодно откуют, пошьют, выстроят и изукрасят. Призадуматься ежели – это все суета сует.
У Ростова иная гордость. Здесь ныне средоточие русского духа. Чего стоит одна только вифлиотика, которую покойный ныне Константин Всеволодович собирал всю свою недолгую жизнь. Более тысячи томов она насчитывает. Среди них и рукописи древние, и свитки различные, но главное в том, что три четверти этого собрания, не меньше, благодаря неустанным трудам монахов и переписчиков, уже на русский язык переведены. Для истинного книгочея здесь – эдем настоящий. Иной весь век бы отсюда не выходил, истинным богатством наслаждаясь. Все читал бы да перечитывал, впитывая в себя мудрость веков.
При нем же, старшем сыне Всеволода Большое Гнездо, в Ростове и первая школа появилась. Он ее из Ярославля сюда перевел. Да много всего разного – перечислять начнешь, так и не упомнишь.
Что и говорить, умен был князь. И не только в книгах умел разбираться, но и в людях своих редко ошибался, даже в тех, которые по роду своих занятий, казалось бы, далеко отстояли от Константина.
Вот, скажем, дружина. К чему она миролюбивому ростовчанину? Зачем на нее серебро тратить и не лучше бы еще книг, рукописей да свитков древних накупить? Но на то и есть книжная премудрость, подсказывающая, что без ратных людей не стоять государству – более воинственные соседи мигом сожрут и даже косточек не оставят.