Знак Сокола
Шрифт:
— Воевода! — услыхали на канонерке возглас с берега, когда уже убирали мостки.
— Алексей Кузьмич, тебя недавний толстобрюхий собеседник изволит требовать. — Сартинов с саркастической улыбкой указал на оставшегося у канонерки казака. Остальные же уже уходили к зимовью.
— Чего надо?! — крикнул один из матросов.
— Возьмёшь и меня с собою, воевода?
Алексей, стоявший у борта, тут же приказал отпустить одного из брыкавшихся недавно казаков, а назвавшемуся Мишкой велел заходить.
— Пять же решил брать, — пояснил он капитану. — Ну, с Богом. Островок надо покрасивше выбрать, Матвейку похоронить по-людски.
Вечером пятидесятник, обходя острожек, присел к костру, у которого собрались человек десять казачков. Те, однако,
— Коли этот перебежник сбёг, то оно не значит, что у онгарцев служба легка!
— Мишка сказывал, что у нех никто ворогом убит не был доселе. Вишь, как воевода был зол от убивства одного токмо воина, — с расстановкой произнёс старый казак, не глядя на Мартына.
— А у нас вона от туземцев третьего дня Вихорка со товарищи сгинул, — зло буркнул молодой одноглазый парень с серьгой в ухе. — Стрелами утыканным только Ваньку и нашли.
— Вы что же, казачки мои родные, — ехидно начал Васильев, — желаете вслед за Мишкой уйти? Так шуруйте! Вона поганый корабль их вниз по реке ушёл! — уже выкрикнул пятидесятник.
— Уйдём, коли нужда такая будет, — отвечал старик. — А допрежь оного не получили мы ни денежной, ни соляной и ни хлебной казны.
— Ага, а у ентих онгарцев, Мишка сказывал, рожи добрые! — заметил сидевший в отдалении бородач. — Они нужду не испытывают.
На что Мартыну оставалось лишь заскрипеть зубами. В тот же день пятидесятник Мартын отписал бумагу воеводам якутского острога Пушкину и Супоневу. Как и было ему прежде наказано на случай появления чужаков-онгарцев:
«Государя Царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии воеводам Василью Никитичю, Кирилу Осиповичю да дияку Петру Григорьевичю ленсково розряду пятидесятничишко Мартынко Василев челом бьет. В нынешном во сто пятьдесят первом году по государеву царёву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии указу и по вашей наказной памяти быти мне на Омуре-реке, ясашный сбор учинять, да приглядывать за рекою той. Седьмово дня явились онгарские людишки на корабле без вёсел и парусов, да тот корабль токмо дым к небу пускал поганый. А ещё внутре у оного корабля рёв рождается, яко зверь какой дикий кричит. Оттого у людишек моих страх учинялся. А корабль тот при себе лодию тащит. Тако же и наш дощаник притащил, в коем убиенные казаки Микитка да Онтипка, да онгарец один именем Матвейка. Онгарский воевода Алексей Сазонов стребовал с меня пять козаков взамен убитого моими людьми того Матвейки. Баял он, что-де казачки наши учинили драку и были биты. А ещё воевода онгарский сказывал об том, будто Государь наш Михаил Федорович шлёт им тех людишек, и коли я не дал бы им пять казачков, то Государь наш и великий князь в гневе пребывать станет и осердится весьма. А теперь оскудел я людишками по воле онегарского воеводы. И ежели в Дукинский острожек прибавки людей не будет, да от онгарских людишек на Омуре-реке житьё будет тесно, то и ясаку государева собрать будет некем, коли всех служилых людей они забирать будут. А всего с толмачами нас тут двадцать семь человек. А в Охотский многолюдный острог к стольнику и воеводе к Петру Петровичю писал многажды о людех о прибавошных, и Петр Петровичь людей не присылывал. А дал я онегарцам людишек тех, кто смуту учинять думал и лаялся, яко пёс какой. А землица тут богатая, и ежели людишек сюда присылать во множестве, то государева земля пространится и пашенные крестьяна и всякие люди коньми и скотом обзаведутся нашею службишкою. На то и уповаю, Божиею милостию.
Похоронив Матвея на вершине холма одного из красивых островов, «Тунгус» продолжил свой путь, постепенно подходя к цели похода — амурскому устью. Уходя от острова, Сартинов дал протяжный гудок, прощаясь с убитым. Теперь даже казакам он не показался душераздирающим рёвом, как было ещё недавно. Они были впечатлены тем отношением к простому парню, которое
— Да не упрямься, ей-богу, Симеон! Нешто тебе с онгарцами хуже будет, чем у Мартына?
— Не трепись попусту, перебежник! — зло посмотрел на десятника парень. — Тебе, дивлюсь, хорошо стало?
— А что мне сдеется? — засмеялся Мишка. — Я ещё в Енисейске всякого наслушался об онгарцах и двор их видел.
— И что? — искоса глянул Симеон. — Уж тогда сбежать удумал?
— Так и есть! Ежели самый распоследний отрок ихней одет как боярский сын и никоей нужды не имает? Той зимой я много чего услыхал, чего ты и знать не знаешь. Ты, Симеонка, лучше бы уму-разуму набрался у онгарцев — выбился бы в люди.
— Так тебе и выбился? Нешто и ты захотел в люди податься? Может, и бороду соскребёшь, яко латинец? — ухмыльнулся молодой казак.
— Нужды в том нет, — улыбнулся Мишка. — Глянь сам, половина онгарцев с бородой и все с крестом на груди. Почто скрести-то? Ты подумай, упорство ни к чему. Чего тебе упорствовать — к Мартыну возвращаться? Да на кой ляд?
Амур разливался шире, многочисленными протоками соединяясь с обширными озёрами, попадались и болотистые низины. Вдали виднеются сопки, поросшие хвойными и лиственными лесами. Экипаж канонерки с повышенным вниманием оглядывал проплывающие мимо берега, настороженно приглядывая за каждым прибрежным селением. Приамурские земли и дальше были заселены. Но теперь вместо крепких даурских домов попадались лишь шалаши и юрты гораздо более отсталого, чем прежние амурцы, народа. При виде канонерки эти люди разбегались, прятались в лесу. Земледелия они не знали, так как ни единого обработанного клочка земли замечено не было, тогда как в землях дауров и солонов каждое поселение окружали пашни. Ещё через день пути, вечером, когда «Тунгус» пристал к очередному островку на ночёвку, к своему новому начальнику капитану Фёдору Сартинову подошёл бывший десятник Мишка, а теперь стажёр-матрос Михаил Карпович Муромцев и сообщил, что виденный сегодня низкий хребет есть знак.
— Какой знак, Михаил? — с интересом спросил капитан. — Тебе знакомы здешние места?
— Конечно знакомы, товарищ капитан! — воскликнул бывший казак. — От Охотска мы плыли морем до амурского устья, а затем подымались супротив течения бечевой.
— Вот как! — поразился Сартинов. — Так какой же это знак?
— Острожек там Косогорский на островке стоит. А ещё туземцы там зело неприветливы, стрелами завсегда бьют чужаков. Ясашный сбор учинять трудно. — Покуда Фёдор молчал, обдумывая сказанное новичком, тот добавил: — А до амурского устья там несколько дён пути будет.
— Ну да, ну да, — покивал капитан, — а ну, пойдём-ка со мной к воеводе.
Они направились в каюту Сазонова — делиться новостями разоткровенничавшегося Муромцева.
Отпустили десятника примерно через час, покуда Сазонов не исписал несколько листов своего блокнота данными, полученными от Михаила. Тот оказался на радость ангарцам словоохотливым и поведал практически всё, что знал о действиях служилых и гулящих казаков в Сибири. Как он зимовал в Енисейске, как шла ватага от Туруханска до Якутска, а оттуда в Охотский городок. Как потом шли морем до амурского устья. Да как отбивали приступы гиляцких людишек в Косогорском острожке.
Алексею наиболее интересным показалось, что Охотский городок, основанный ранее прежнего времени, являлся на поверку центром не меньше Якутска. А Сартинов был поражён тем обстоятельством, что казачки уже вовсю плавали по Охотскому морю, обследовали Шантарские острова и устье Амура, открыли Сахалин и Татарский пролив. Только недостаток людских ресурсов пока ограничивал возможности сибирских воевод.
— Чую, эдак нас скоро попросят потесниться малость, — озадаченно произнёс капитан, задув спичку после того, как зажёг второй фонарь.