Знак Вишну
Шрифт:
В назначенное время Рейфлинт включил в каюте телевизионный приемник и попросил Барни поточнее сориентировать антенну. На экране появился диктор в форме офицера связи:
— Вниманию экипажа «Архелона»! Передаем специальную программу с видеозаписью выступлений ваших родственников и членов семей.
Конечно же, первой выступала Ника. Она говорила сдержанно, как и подобает жене командира. Видимо, текст обращения ей помогли составить в центре связи. Ника никогда не употребляла таких высокопарных и правильных слов о воинском долге, патриотизме, героизме.
Странно и больно было видеть родное лицо, сотканное из голубоватых строчек телевизионного экрана. Рейфлинт вдруг понял, что отныне жена превратилась для него
Тощая супруга Роопа произносила все те же скучные слова, которые, как ни странно, казались ее собственными.
И лишь Флэгги, запнувшись на одной из фраз казенного текста, искренне разрыдалась. Ее тут же убрали из кадра. И Барни бросился к рукояткам настройки, как будто мог вернуть Флэгги на экран.
Программу закончили выступлением новомодных джазистов. Рейфлинт выключил телевизор и велел вахтенному офицеру погружаться.
На глаза настырно лезли не убранные под панель кабели дистанционного пуска ракет. Рейфлинт незадолго до похода распорядился провести их к себе в каюту. Два толстых кабеля напоминали на крутом изгибе колени сидящей женщины, обтянутые узорчатыми чулками — стальной оплеткой. Рейфлинт так долго не видел женщин, что грешные видения перестали являться даже во сне. Будто кто-то добрый и мудрый изъял мысли о недоступном из души и памяти. Теперь же, после передачи, после мельтешения женских лиц, после певучих голосов, они нахлынули вновь. Рейфлинт погасил плафон, и каюта наполнилась зеленоватой подсветкой аквариума, по стенам заметались тени рыб, уселся в кресло, включил гидрофон. Океанская рапсодия на сей раз была скупа на авуки. Несколько раз прощебетал Тэдди, но голос его потонул в мерном плещущем шуме. Рейфлинт догадался: наверху шел дождь. Сезон дождей в Северной Атлантике начинается осенью, значит, на поверхности либо сентябрь, либо октябрь. После записки Коколайнена он перестал следить за календарем. Доктор Коко был первоклассный медик, и если он считал суперлепру неизлечимой, то, значит, так оно и есть. Кстати, в очередном сеансе связи надо будет попросить нового врача. Все-таки сто человек экипажа... Лепра лепрой, но погибать от какого-нибудь аппендицита ничуть не радостнее...
Нового врача... Ха-ха! Кто к ним пойдет?! Разве что с электрического стула. Пускай присылают смертника. Одним будет больше... Опять же разнообразие — свежий человек оттуда, из того мира, с того света...
Шор-шор-шорш... Шум дождя. Прекраснейшая, никем не записанная и никем не сыгранная музыка. Ника любила умирать под нее в его объятиях.
...Они познакомились на «островке безопасности» посреди главного проспекта Александрии.
Перед ними ревел почти монолитный поток машин, и брода в нем не было. Движение в городе седьмого чуда света строилось по принципу «хочешь жить — умей вертеться». Вертелись все: автобусы со сломанными дверками, пароконные фиакры с ярко начищенными медными фонарями на облучках, грузовики с сорванными капотами и потому обнаженными двигателями, громадноколесные арбы с резными транцами, японские мопеды и «цундапы» [23] , брошенные в окрестных пустынях еще роммелевскими солдатами, помятые «ситроены», «опели», «Москвичи», «фольксвагены»... Все это сновало зигзагами, пытаясь оттеснить, обойти друг друга не справа, так слева, не по мостовой, так по тротуару.
23
Немецкая марка мотоцикла.
Курчавый полицейский в полосатых нарукавниках жестикулировал посреди этой лавины, как Отелло в театре глухонемых в своей роковой сцене. Регулировщик мог бы посылать воздушные поцелуи рыжекудрой владелице спортивного
Рейфлинт нервно прохаживался по «островку», ожидая хоть малейшего просвета.
Девушка беспомощно ему улыбнулась, и он невольно ответил ей тем же.
— Похоже, придется здесь заночевать, — не очень удачно сострил коммодор. К счастью, девушка владела английским настолько плохо, что его покушение на юмор осталось незамеченным. Рейфлинт разглядел ее как следует и оценил высшим баллом: стройная фигура, черные волосы, нос с легкой горбинкой.
— Италия?
— Сербия.
— Мисс Сербия, — галантно уточнил Рейфлинт, и комплимент его был принят с достоинством. Он тут же перестал себя чувствовать провинциалом в столице. — Я не Харон, но берусь переправить вас на тот берег.
На взмах руки к бровке «островка» притерся разболтанный «мерседес»-такси с оловянным ангелом на капоте. Девушка проскользнула на заднее сиденье. Два красивых колена ненароком открылись в недозастегнутом разрезе джинсовой юбки.
Рейфлинт дал водителю десятилировую купюру, и тот, плюнув на бумажку, хлопком приклеил ее ко лбу. Жест надо было понимать как восхищение щедростью чужестранца.
— Куда? — просиял парень белозубой улыбкой.
— Вперед. По набережной... Я предлагаю, — обратился Рейфлинт к спутнице, — отпраздновать наше спасение. Два бокала шампанского «Нефертити»?
— Здесь есть бар, где подают настоящее кьянти.
Они долго сидели в прохладном баре «Венеция», пили благословенное итальянское вино и никак не могли наговориться. Рейфлинт с грехом пополам помнил язык матери — польский, поэтому в затруднительных случаях вставлял славянские слова, а Княженика — так звали девушку (Рейфлинт тут же упростил сложное для англосакса имя) — употребляла иногда сербские. Беседа их напоминала прогулку по горной тропе, когда то и дело приходится подавать друг другу руки, чтобы преодолеть очередную преграду. Обычная предупредительность в таких случаях перерастает в нечто большее... Они помогали друг другу искать слова рьяно, почти самозабвенно и искренне радовались, когда сложная тирада становилась наконец понятной. И еще выручали пальцы — жесты и прикосновения — некогда древний язык человечества, ныне тайный язык любви...
Вечер и ночь они провели в отеле у Ники; распахнутые окна выходили на канал, и суда проплывали так близко, что чуть не задевали створки ноками рей. Гортанные крики лоцманов тонули в шуме ночного ливня — египетский ноябрь давал себя знать.
...Сначала к нему вернулся слух, и он услышал ее дыхание, крик петуха, вопль муэдзина. Затем ему удалось размежить веки, и он увидел солнечный квадрат на стене, задевший краешком ее плечо. Немного погодя вернулись силы, и он шевельнулся.
Ее оживание началось со слабого пожатия пальцев.
Потом они задавали друг другу самые простые вопросы, чтобы проверить, вернулось ли к ним сознание, с которым оба так отчаянно расстались.
— Тебе не холодно?
— Я не отлежал тебе руку?
— Ты знаешь, — счастливо вздохнула Ника, — у меня такое чувство, будто внутри распустилась белая лилия.
Рейфлинт хотел немедленно увезти Нику в лучший город планеты, в Мекку влюбленных — в Венецию, благо «Дрэгги» стоял в ремонте, и старина Кьер мог отпустить своего старшого хоть на неделю. Но Нику ждали подмостки зала моделей. Флорентийский салон гастролировал в Александрии три дня, так что об отпуске не могло быть и речи. Ника считала, что ей и так повезло с этим салоном. Она приехала в Италию на заработки, и после долгих мытарств видная флорентийская фирма предложила ей хороший контракт.