Знак Ворона
Шрифт:
— А Питер? А Питер, он настоящий? — спросила Татьяна, и лицо ее стало серьезным.
— А Питер, Танечка, он настоящий! — ответил Делох. — И я хочу выпить с вами за его здоровье и еще хочу на вашей свадьбе выпить…
И часы на камине пробили четыре утра… “Как они там, в Занаду?” — подумала Татьяна…
Часть вторая
Вавилонские врата
Никита Захаржевский
Замок
1997
Когда к нему вернулось сознание и Никита слегка приоткрыл глаза, он обнаружил, что находится в незнакомой ему комнате и лежит на кровати…
Никита тут же снова зажмурил глаза. Наверное, лучше, если он еще немного побудет спящим… Пусть те, кто уложил его в эту кровать, думают, что он еще не пришел в себя, и тем самым дадут Никите время обдумать свое положение.
“И где я? Идея? Идея нахожуся?” — припомнил Никита фразу из старинного, времен Аркадия Райкина, анекдота. Ну, раз уж чувство юмора ему не изменяет, значит, еще не все потеряно, — решил он про себя.
А и правда! Где это он? Последнее, что помнилось, это пьяная компания в клубе “Рэт-Бэт-Блу” что в Белгрэвиа…
Самый пристойный гей-клуб во всем Лондоне, между прочим! По крайней мере, так его отрекомендовали в рисепшн отеля “Маджестик”, что на Кромвель-роуд…
Довольно известная группа играла превосходный ритм-энд-блюз в стиле того Алексиса Корнера, что происходил из самого начала пятидесятых годов. И даже губная гармошка в руках и губах нынешнего вызывающе юного мулата с дюжиной тонких косичек, что был кем-то вроде пэйс-мэйкера, звучала совсем как в руках и губах старика Цирил Дэвиса…
Синий дым стелился пластами. Как перистые облака в горах Гималаев.
Гибкий педик вил свое порочное тело вокруг стриптизерского шеста…
Никита пил свое пиво и болтал с какими-то американцами в черных кожаных фуражках… Как раз им про их фуражки и говорил, де, кабы были они последовательны в своем антиобщественном замахе, то надо было бы идти до конца и прилепить на околыши мертвую голову, а по-над ней — раскинувшего прямые остренькие крылышки орла с венком в когтях…
Американцы вроде как не сразу врубились.
То ли английский у Никиты был недостаточно бегл и лексики у него недоставало, чтобы адекватно выразить тонкую мысль во всей палитре нюансов… то ли американцы были тупыми и пьяными.
Однако, сидеть за столом в шапках, как говорила их домработница Паша, значило для русского человека только одно — в шапках за столом сидят только басурмане.
А теперь вот еще и американские педики, что, по всей видимости, одно и то же!
— Пидорасы вы, вот вы кто, — по-русски говорил Никита американцам.
А те скалились и гоготали, ничего не понимая.
А потом на выходе из клуба кто-то дал ему по голове.
Чем-то тяжелым.
И
Он помнил, как его засовывали в багажник.
Кулем.
Тяжелым кулем.
И как бывает в детских кошмарных снах — хочешь закричать, а язык тебя не слушается, и хочешь побежать, а ноги и не бегут!..
Кто-то вошел.
Кто-то так тихо вошел, почти неслышно, но Никита почувствовал.
— Уже не спим? Уже проснулись и притворяемся, мистер Захаржевский! — чисто по-русски сказал чей-то голос.
Молодой голос.
Никита поморщился, изображая естественную реакцию недовольства напрасно потревоженного человека.
— Не спим! — торжествуя, заключил голос.
— Вы кто? — спросил Никита, размыкая глаза.
Над ним склонился один из давешних педиков. Только теперь на нем была не кожаная куртка с заклепками и молниями, а белый больничный халат, надетый поверх добротного костюма и белой крахмальной сорочки, подвязанной модным галстуком.
— А где второй пидорас? — спросил вдруг Никита.
— А второй, как вы изволили выразиться, “пидорас”, уважаемый мистер Захаржевский, его имя, кстати, Дервиш… мистер Дервиш… мистер Джон Дервиш… Оно вам ничего не говорит? — Первый внимательно посмотрел на Никиту. — Его зовут Джон Дервиш, и он сейчас занят кое-какими важными делами.
— А вас как зовут? — спросил Никита.
— Пардон, забыл представиться, меня зовут Роберт.
— Роберт, это первое или второе имя? — спросил Никита.
— Меня зовут просто Роберт, — настоятельно повторил педик.
Никита отвел скошенные на визитера глаза и уставился в потолок.
— Кто вы и зачем меня сюда привезли? — спросил он устало.
— Всему свое время, мистер Захаржевский, всему свой час, а пока — поднимайтесь, вас ждет горячая ванна, бритвенный прибор, легкий континентальный завтрак и процедурная медсестра…
— А медсестра зачем? — поинтересовался Никита.
— Вы больны, уважаемый мистер Захаржевский, у вас серьезные проблемы со здоровьем, и вам необходимы процедуры, которые назначил вам врач.
— Я не болен, и мне ничего не назначали, — возразил Никита.
— Не надо спорить, тем более, что вы не просто не правы, но ваша неправота усиливается отсутствием у вас какого-либо права возражать, здесь никого не интересует ваше мнение, что вы о себе думаете — больны вы или здоровы, здесь решаем мы — здоровы вы или больны…
— Я в сумасшедшем доме? — поинтересовался Никита.
— Хуже, — ответил первый. — Вы в доме Мак-Рэшли, вы у себя дома, мистер Захаржевский…
В детских сексуальных фантазиях Никиты образ “медсестры” отнюдь не фигурировал в ореоле таинственно волнующих и манящих женских воплощений, как у большинства его сверстников, а потому и не ассоциировался с понятием секса. К медицинским сестрам Никита был, мягко говоря, индифферентен.