Знакомство (Лестница из терновника 1)
Шрифт:
Позывной — пара-другая тактов очень старой песни "Опустела без тебя Земля", шутка юмора создателей системы оповещения — никак не может померещиться, при штатном состоянии психики, во всяком случае. И уже в следующий момент на моё зрительное поле накладывается мерцающая карта местности с отмеченным маршрутом.
Меня ждут в дворцовом саду. На широкой площадке для праздников и шуточных поединков. Тьфу ты, пропасть!
Я накидываю свою всепогодную куртейку, которую, за убогостью внешнего вида, дворцовые лакеи уже несколько раз порывались забрать и выкинуть,
Гвардейцы под розовым фонариком, ухмыляясь, салютуют руками в зашнурованных перчатках. Я им киваю. У нас мир с гвардией — они не считают меня на всё готовым ведьмаком, я их не подначиваю. Седой убийца, Господин Ки-А из Семьи Ву, капитан королевских мушкетёров, долго меня расспрашивал о использованном против его людей снотворном. Я убеждал его, что не знаю точного состава зелья, что оно досталось мне от бабки-знахарки, и что я употребил всё, что оставалось — по личному приказу Государыни. Ки-А выслушал скептически, осмотрел содержимое торбы, выслушал объяснения… может, и поверил, но, похоже, взял меня на заметку. Государь может мне доверять, а вот лично он, Сторожевой Пёс Трона, верить первому встречному проходимцу, устроившему конфуз с его подчинёнными, вовсе не собирается.
Ки-А вообще, я подозреваю, немало просёк из-за профессиональной деформации личности. Он ни разу не Тревиль, хоть я про себя и называю его так; его люди занимаются не пьянством, драками и хождением по бабам, а, всё-таки, более серьёзными вещами. В столице находятся посольства других стран; среди этих других стран, как нынче выяснилось, сомнительный Лянчин — гвардии нужно быть начеку.
Глазами Ки-А я, кажется, смахиваю на шпиона. Ну что ж, придётся пообщаться с мсье де Тревилем поплотнее.
Внимательно слежу, не привязался ли "хвост". Вроде бы, никому не запрещено гулять по парку ночами — с одной стороны, но с другой — кого понесёт зимой, в холод и темень? Не заинтересовались бы люди Ки-А… но, вроде бы, всё благополучно.
А на площадке для фехтования и танцев стоит авиетка КомКона.
Чтоб вас, господа прогрессоры!
Авиетка прикрыта голограммой, изображающей громадный снежный сугроб. Мысль свежая, благо ночью никто особенно проверять не станет… но мне всё равно не нравятся их полёты над Кши-На. Вряд ли комконовцы оговаривали их с этнографами.
Я подхожу, и меня впускают в салон авиетки, как в автомобиль.
Ну да. Мой связной Вадик, взъерошенный, с выражением лица "Господи, видишь ли эти цепи?!" — и парочка комконовских чинов в штатском; у одного квадратная, морщинистая, небритая, как нождак, физиономия, второй — ушастый мальчик с цепким взглядом. Слухач и Рашпиль. Я больше полугода не видел землян — с отвычки их хари меня шокируют. Неужели глазами нги-унг-лянцев я тоже так выгляжу?!
— Здравствуйте, Николай, — говорит Слухач с радостной улыбкой, перебив Вадика на вдохе и протягивая руку. Рашпиль улыбается, как улыбалась бы степная
Здравствуйте, здравствуйте, дорогие товарищи.
— Что нужно КомКону? — говорю я. Подаю руку Вадику.
— Они считают, что информация малоценная, — говорит Вадик хмуро. — Их психологи и ещё кто-то-там сдублировали записи и теперь требуют продолжения банкета.
— Я не работаю на КомКон.
— А этнографов, как всегда, никто и не спрашивает. Потеряв десяток своих людей, комконовцы думали, что землянин на Нги-Угн-Лян не может работать в принципе, а теперь ты это убеждение опроверг — и они немедленно заинтересовались…
— Вадим Петрович, — предостерегающе говорит Рашпиль.
— Я тридцать лет Вадим Петрович…
— Ладно, — говорю я. — Так что, чёрт подери, нужно КомКону?
— Вы проделали огромную работу, Николай Бенедиктович, — говори Слухач с заученным уважением. — Очень заметные достижения. Но вы, как кажется нашим психологам, моментами… как бы это сказать…
— Отстраняетесь, — подсказал Рашпиль.
— Да! Вы отстраняетесь. Вы всё равно несколько раз нарушили Устав Этнографического Общества в пунктах о невмешательстве, отчего бы вам не пойти дальше? Складывается впечатление, что вы боитесь откровенных разговоров с аборигенами.
— Слушайте, как вас там? Ваши люди боялись до них дотрагиваться!
— Антон. Так вот, допустим, наша резидентура оказалась не на высоте, но вы-то не боитесь. Я понимаю, что вашим аналитикам страшно интересны записи обрядов и хозяйственной жизни этого мира, но ведь уникален-то он не тем, что здесь тоже женятся и пьянствуют!
— Антон, это всё, что вы извлекли из записей?
— Нет, для биологов поэтапные записи метаморфозы представляют несомненный интерес, но для психологов недостаточно данных. А больше всего вопросов именно у психологов.
— Ну, знаете ли, тестировать инопланетчиков по методике КомКона я не умею. А лезть с разговорами по душам к чужой женщине, когда ей худо — поищите другого идиота.
Вадик фыркает. У Антона краснеют уши.
— Николай Бенедиктович, — укоризненно говорит Рашпиль, — вы тут погуляете, позаписываете праздники и сказки, поглядите на достопримечательности и улетите, а КомКону с аборигенами работать…
— Да храни Господи Нги-Унг-Лян от вашей работы!
— И почему же вы так враждебны?
— Да потому, что ваши коллеги считают этот мир ошибкой, требующей исправления!
— По-вашему, это не так?
— Порой я думаю, что Земля — это ошибка.
— Сильно сказано…
— Вадик, — говорю я, — гони к Хен-Ер. Я возвращаюсь домой. Долбись оно в доску. Я не буду принимать участие в этом спектакле, а аборигены комконовцам — не бесплатный цирк и не виварий.
Вадик начинает щёлкать тумблерами на приборной панели.
— Стойте, стойте! — рявкает Рашпиль. — Вы же только начали! На взлёте! Наконец, в нужном месте! Есть даже возможность хоть что-нибудь узнать о Лянчине — а мы в этой поганой дыре семерых потеряли! Даже и не думайте, я запрещаю.