Знакомство по объявлению
Шрифт:
Другое дело — Англия; не зря же она называется Соединенное Королевство. Но там они не бывали. Вот Эрик наверняка увидит и Букингемский дворец, и смену караула; он обязательно выучит английский, без этого сейчас никуда. Сама Анетта успела забыть даже то немногое, чему ее учили в школе, дни недели и прочее; в голове болтались какие-то разрозненные обрывки: манди, тьюсди, хау ду ю ду, май нейм из… Английский ухнул туда же, куда ухнуло все остальное, не оставив никаких следов. Но королевская семья, правящая династия, Виндзоры — эти устояли! Они не отступали, с достоинством сносили бесконечные публичные оскорбления, торжествовали над недругами, презирали сплетни; своим царственным величием они воздвигали барьер на пути нахального безобразия, наступавшего из будущего, из двадцать первого века, из Европы, Китая и Индии, из всего огромного мира, кишащего горластыми бедняками, из мира, в котором
Дурные вести сыпались со всех сторон. Анетта чувствовала, как они грозной волной наваливаются на нее, страшные, непреодолимые, лишающие сил к сопротивлению; о них без конца бубнил телевизор, их, глотая слова, пересказывала дама из Фонда занятости, и еще одна, из отдела по проверке профессиональной компетентности, и даже молоденькая сотрудница собеса, сменившая мадам Флажель, с которой они были знакомы так давно, что перестали ее бояться; она-то их понимала, она много лет занималась семьей Дидье. В общем, надо было как-то защищаться. Как-то выкручиваться. С работой становилось все хуже; даже если открывалась вакансия, например консультанта в магазине, Анетту не брали, потому что она не умела делать того, что требовалось, не могла похвастать необходимым опытом, не говорила по-английски и к тому же не имела возможности каждый день мотаться в соседний город. А то, что она делать умела, никому было не нужно, да и что там такое она умела. Убирать квартиру, гладить белье, ухаживать за стариками. Она соглашалась и на такую работу, добросовестно ее выполняла и никогда не жаловалась, но, конечно, восторга не испытывала, хуже того, постоянно чувствовала себя униженной. У нее никогда не получалось наладить легкие отношения со своими работодателями — людьми, которым она помогала по хозяйству. От нее ждали непритязательной болтовни, а она молча купала стариков, молча готовила им протертые овощи, молча перестилала постели и собирала грязное белье. Она понимала, что больше ее не пригласят, предпочтут ей другую женщину, благо в претендентках недостатка не было, их, безработных, был легион, готовых чуть ли не драться за любое, даже самое невыгодное место; отдав по пятнадцать-двадцать лет окончательно захиревшему заводу или фабрике, они так и не приобрели профессии, ведь нельзя же считать профессией умение повторять один и тот же набор примитивных и однообразных действий. Анетта не любила попусту молоть языком, а наниматели принимали ее сдержанность за холодность и торопились навесить на нее ярлык копуши и рохли. Пытаться изображать общительность было бесполезно и противно — выходило фальшиво, и самой ей после этого делалось так гадко, словно ее стукнули по голове или высосали из нее всю кровь.
Чтобы непринужденно болтать с чужими людьми, надо обладать особым даром — она им не обладала. Теплота, внимательность, бесконечное терпение — все эти замечательные качества, которыми она была наделена в избытке, могли у нее проявляться только по отношению к действительно близким людям, а их были считаные единицы — мать, отец, двоюродная сестра, уехавшая с мужем в Канаду, одна-две школьные подруги, такие же замотанные жизнью, как она сама, но в первую очередь, разумеется, Дидье и Эрик, особенно Эрик — единственный сын, смысл ее существования и с некоторых пор — вместе с матерью — вся ее семья. Они не просто нуждались; они как будто все время жили на обдуваемом всеми ветрами юру, голые и замерзшие, держась из последних сил, чтобы не унесло очередным порывом.
Тогда-то они и придумали этот фокус. Сначала мать, а затем в игру включилась и Анетта. Они выбрали себе в «друзья» английскую королевскую фамилию, чтобы та своим сиянием озарила унылый горизонт их житья-бытья. Они приняли их всем скопом — от старинных членов семейства, облеченных самыми громкими титулами, до юных невест, только-только включенных в высокий круг: супруги и детишки, мальчики и девочки, все эти Сары, Дианы, Беатрисы, Евгении, Уильямы и Гарри — все, на кого падал отсвет миропомазания, оказались достойны попасть в число любимцев и занять свое достойное место. Анетта с матерью предпочитали не замечать размолвок, раздоров, разводов и прочих неприятностей, способных разрушить возведенный ими волшебный замок мечты. Они категорически не соглашались признавать, что и принцессы страдают и плачут, получают синяк под глазом, ходят нечесаные или гибнут в ужасной автокатастрофе в компании с любовником. Нельзя им так опускаться! Мать с дочерью оставались равнодушными к скандальным подробностям подобных жалких историй; их привлекали лоск старины, роскошные шляпы, сигарообразные автомобили, твидовые костюмы, шотландские морозы, благородная позолота, скачки в Эпсоме —
Конечно, она была не одна. У нее был Эрик. Он понемногу подрастал, ее робкий бледнокожий мальчик, немного замкнутый и все еще по-детски ласковый и нежный; он был все время здесь, рядом, настоящий и живой, и она, Анетта, за него отвечала. От отца, вернее, от того существа, в которое он превратился, помощи ждать не приходилось; после беспрестанных ссор и драк в Дюнкерке он, совсем махнув на себя рукой, прибился — надолго ли? — к какой-то женщине и жил с ней и ее детьми на грошовое пособие, деля досуг между пивом и телевизором.
Анетта не стала советоваться с матерью, не решившись открыться даже ей. Да у нее и слов бы не нашлось, чтобы рассказать, что она задумала насчет объявления. Для начала в бесплатной газете. Просто чтобы посмотреть. Главное — осмелиться. Сделать первый шаг. Написать о себе два-три слова. Пока усталость, отчаяние и безутешная тоска окончательно не взяли над ней верх. Потому что порой казалось, что у нее уже все позади, все растрачено, и все — зря; она отдала все, что у нее было, ради Дидье, ради его семнадцати лет и тех коротких мгновений, когда их тела становились единым целым. А потом потянулись беспросветные дни и месяцы бурных ссор, вялых примирений и не желавших сдаваться надежд. Все — зря. И даже их телам было больше нечего сказать друг другу.
Просматривая объявления о знакомствах, она не могла не понимать, что этот вопрос волнует всех без исключения, и это беспокойство читалось между строк. Значит, ей придется вспомнить, что у нее тоже есть тело — тело почти сорокалетней женщины, быстро меняющееся по мере приближения к неотвратимой катастрофе, — слишком белые бедра в прожилках голубых сосудов, живот и грудь, еще вполне привлекательные — пока еще привлекательные… Значит, надо будет продемонстрировать все это, выставить себя напоказ, постараться стать желанной и пробудить желание в себе, искренне заинтересоваться другим человеком и вырваться наконец из вязкого болота привычки, лишающей удовольствия жить.
Анетта прочитала объявление Поля в приемной у зубного врача; она не сама пришла на прием, а привела Эрика и ждала его в тесной и душной комнатенке с пожелтевшими стенами; чуть поколебавшись, она вырвала из газеты клочок — раньше она никогда не делала ничего подобного — и тщательно сложила его вчетверо. Прежде чем она разобралась, как именно следует пересылать ответ через газету, ей пришлось перечитать текст на бумажном клочке много-много раз. Она и не подумала отвечать на другие объявления из той же газеты, ни на одно. Ей сразу понравились слова «сельскохозяйственный рабочий». Вот это настоящая профессия, не то что ее собственные тошнотворные опыты — в качестве домашней рабыни, фабричного мяса или хозяйки магазинной кассы. Еще там было слово «спокойный». Спокойный мужчина сорока шести лет ищет молодую женщину, любящую деревню.
Любит ли она деревню? И можно ли ее считать молодой женщиной? Ну, во всяком случае, она моложе его. Ну да, она моложе сельскохозяйственного рабочего, опубликовавшего объявление за номером CF41418. Она ему ответит. Позвонит по указанному в газете телефону, и их соединят. Так что поначалу ей не надо будет показывать себя. Они просто поговорят по телефону. Уж на это-то у нее хватит сил. Она обязана попробовать. В мутной пустоте Байоля начиналась еще одна слякотная зима. Эрик! Он вышел из кабинета, немножко морщась от боли, но все равно улыбаясь, и бросился к ней, как будто они не виделись бог знает сколько времени. Ему не терпелось вернуться домой, на их уютную кухоньку, остаться с ней вдвоем. Нет, она не допустит, чтобы он повторил ее судьбу, стал таким же неприкаянным, как она сама, нет, ни за что. Она должна что-то придумать, изменить их жизнь, уехать прочь из этого городишки, начать все сначала. Деревня так деревня. Главное — подальше отсюда. Главное — вырваться.
Обстоятельства вынуждали Анетту снова сесть за руль. До сих пор она уделяла этому мужскому занятию совсем мало сил и внимания. Пока был жив отец, они ездили в скромных подержанных автомобилях и только в случае крайней необходимости, молясь, чтобы ничего не сломалось, потому что ремонт их разорил бы. После смерти отца Анетта какое-то время водила их последнюю машину, пока та не пришла в полную негодность. Потом они с матерью привыкли обходиться вообще без машины; выкручивались как могли, но никогда не одалживались у соседей или знакомых: ходили пешком, потели на велосипеде, таскали на себе тяжелые сумки, простаивали на автобусной остановке, пользовались электричкой. Они так к этому привыкли, что уже и не помнили, до чего же удобно иметь машину.