Знакомьтесь - Балуев!
Шрифт:
Политрук Гостев лежал в ржавой луже воды, вытекшей из разбитого кожуха пулемета.
Павел Филиппович поднял раненого, перевязал и понес его, спотыкаясь в темноте.
Канонада смолкла. С разных сторон слышалась сухая трескотня перестрелки.
И Павел Филиппович заблудился.
Он не знал, в какую сторону идти. Отовсюду слышалась стрельба.
Гитлеровские автоматчики заметили санитара, блуждающего со своей ношей, и дали несколько коротких очередей.
Павел Филиппович упал.
Когда
Павел Филиппович с трудом сел, раскрыл свою сумку и вынул оттуда последний индивидуальный пакет.
Застонал политрук. Санитар наклонился над ним и ощупал его окровавленную голову.
Он стал перевязывать голову политрука.
Гостев пытался оттолкнуть его руки — он видел, что Павел Филиппович сам истекает кровью. Но Павел Филиппович, навалившись всем телом на раненого, закончил перевязку.
Стиснув зубы, шатаясь, Павел Филиппович поднялся и, подхватив политрука под мышки, понес его.
Голова горела, в глазах плавали алые пятна. Павел Филиппович не слышал, как фашистские автоматчики стали снова бить по нему частыми очередями трассирующих пуль.
Он шел, зажмурившись от дикой боли, не выпуская политрука, шел, пока не упал.
Очнувшись, Павел Филиппович увидел над головой чистое звездное небо. Мимо его лица скользили кусты, а под ним находилось что–то живое, теплое.
Это раненый политрук тащил на себе Павла Филипповича,
Но разве настоящий санитар позволит, чтобы его, раненого, нес другой раненый?
Павел Филиппович, побеждая слабость, сполз со спины политрука и взвалил его себе на спину.
Когда, проваливаясь в тьму обморока, он терял силы, перед ним вдруг появлялся кусочек неба. И тогда он снова пробуждался, замечая, как высокая трава скользит мимо его лица.
И так продвигались они, изнемогая, истекая кровью, поочередно впадая в забытье, поочередно неся друг друга.
В госпитале койки Павла Филипповича и политрука Гостева поставили рядом.
Но, видно, медики не умеют себя вести в этом учреждении, как приличествует раненым. Павел Филиппович частенько ссорился с персоналом, так как хотел ухаживать за ранеными сам.
1941
Данила
В позапрошлом году колхозники вырыли пруд. Плотину обсадили березами. На две тысячи рублей купили мальков. И в пруду развелись зеркальные карпы.
Данилу назначили сторожем пруда. Он полол водоросли, чистил русла студеных ключей, впадающих в водоем, подкармливал рыбу отрубями.
Колхоз получил с пруда одиннадцать тысяч рублей дохода. Данилу премировали патефоном. Он зазнался и запретил женщинам полоскать в пруду белье. Целые дни Данила ковырялся в воде, полуголый, облепленный
— Рыбе покой нужен! — кричал Данила. — Карп, он, как свинья, нервный.
И вот узнали все: близко враг.
Колхозники погрузили свое добро на подводы, и длинные вереницы телег потянулись по расквашенной осенней слякотью земле. Председатель не смог уговорить Данилу уехать. Когда все ушли, Данила поднялся с печи, проковылял по осиротевшему колхозу, поднялся на дамбу, сел там у кривой березы и долго курил, глядя на сверкающую небом воду.
Отряд гитлеровцев расположился в колхозе. Данилу допросили и после не трогали. Посылали рыть картошку, таскать солому в хаты для ночевки солдатам. И побили всего только два раза. Один раз потому, что не снял вовремя шапку перед офицером, другой раз за то, что надел полушубок, хотя на вопрос, есть ли у него теплые вещи, сказал «нет».
Как–то в колхоз пришла танковая колонна. Машины поставили за прудом в балке и замаскировали. Данила сверху, с дамбы, наблюдал, как расстанавливали тяжелые машины, и его морщинистое, старое лицо оставалось равнодушным.
Вечером он пришел в хату, где поселился офицер, и, сняв шапку, сказал:
— Если ваше благородие желает рыбки, то я могу предоставить.
Офицер сказал:
— Карашо.
Ночь была темная. Данила пришел на дамбу со снастью, завернутой в холстину. Отдохнув, он спустился по другую сторону дамбы с лопатой в руках, и поплевав на ладони, принялся подрывать насыпь.
На рассвете из балки послышались крики немецких танкистов, выстрелы. И когда на помощь им сбежались караульные, балка была полна темной водой, а на поверхности плавали немецкие танкисты, взывая о помощи.
Данилу нашли у пустого, теперь безводного, пруда. Он сидел, обессиленный, возле кривой березы и курил. Лопата лежала рядом.
Офицер приказал расстрелять Данилу. Его поставили спиной к березе. Глядя пристально в глаза офицеру, Данила серьезно спросил:
— А как же насчет рыбки, ваше благородие? Я же ее на ваш аппетит наготовил, — и кивнул головой в сторону пруда, где в жидкой тине билась, засыпая, тяжелая рыба.
Офицер выстрелил и промахнулся. Данила вытер о плечо кровь с рассеченной пулей щеки, ясно улыбнувшись, посоветовал:
— Чего торопитесь? Может, меня лучше повесить? Я бы тебя обязательно повесил, чтоб ты ногами землю шкреб, чтоб ты…
Данилу сбросили вниз с дамбы. Он лежал в тине лицом вниз, и возле его широко раскинутых рук, как золотые скользкие слитки, трепетали засыпающие зеркальные карпы.
1941
Пятый номер