Знаменитые Козероги
Шрифт:
Филатов попал в «Таганку» с первого захода, поскольку его преподаватель в «Щуке» Альберт Буров в то время ставил там спектакль «Час пик» и замолвил за него слово перед Юрием Любимовым. Однако, беря Филатова, Любимов больших авансов ему не давал, хотя и впечатлился его игрой в роли Актера в горьковской пьесе «На дне» в «Щуке». Но эта симпатия не стала поводом к предоставлению Филатову режима наибольшего благоприятствования, и он в итоге оказался всего лишь на подхвате – бегал в массовке.
В это же время состоялся дебют Филатова в большом кинематографе. Правда, ничего хорошего нашему герою этот дебют не принес. Речь идет о фильме-альманахе Маноса Захариаса и Бориса Яшина «Город первой любви». Этот альманах состоял из четырех новелл, где речь шла о нескольких поколениях советских людей, живших в городе-герое Волгограде. Повествование начиналось в годы Гражданской войны (в 1919 году), затем
Стоит отметить, что в этом же фильме играли и оба его приятеля по комнате № 39 щукинского общежития Борис Галкин и Владимир Качан: у первого была главная роль в первой новелле, у второго – крохотный эпизод в новелле о современности.
Так что можно смело сказать, что «крестным отцом» Филатова в кинематографе стал кинорежиссер Манос Захариас – такой же человек года Собаки, как и наш герой. Символично, не правда ли?
Тем временем, проработав в «Таганке» около полугода, Филатов уже стал тяготиться своей ролью статиста, поскольку театр продолжал фрондировать, но Филатову в этом процессе места не находилось. И надежд на то, что он когда-нибудь будет допущен до сонма бунтарей, у него тогда не было. Как и в любом другом коллективе, в «Таганке» соблюдалась строгая иерархичность: корифеи театра свысока смотрели на молодежь и уступать свои места не собирались, даже если бы эта молодежь была семи пядей во лбу. К примеру, когда Филатов обратился к Вениамину Смехову с предложением соединить свои усилия и выдать на-гора совместную пьесу, Смехов надменно-учтиво отказал дебютанту в соавторстве.
В итоге, побегав какое-то время в массовке, Филатов задумался: а что дальше? И решил «делать ноги» из этого театра. Как вдруг весной 1970 года ситуация резко изменилась: ему пришлось решать сложную дилемму и разрываться сразу между двумя заманчивыми предложениями. Отметим, что это был «именной» год Филатова – Собаки, от этого выбора его дальнейшая судьба могла измениться самым кардинальным образом (в «именные» года происходят именно эпохальные события в жизни человека).
Одно предложение исходило от Любимова, который наконец созрел до того, чтобы предложить Филатову главную роль – Автора в спектакле по книге Н. Чернышевского «Что делать?», и другое – от великого сатирика Аркадия Райкина (24 октября 1911 года, Скорпион-Свинья – круглая гармония с Козерогом-Собакой). Последнее предложение стало возможным благодаря стараниям сына сатирика Константина Райкина (1950, Тигр – они с Собакой из одной астрологической команды), с которым Филатов был знаком еще по «Щуке».
Зная о том, что Филатов скучает без серьезной работы, а также желая помочь своему отцу, который только что расстался с двумя своими артистами – Романом Карцевым и Виктором Ильченко, а также с автором интермедий Михаилом Жванецким, – Константин решил рекомендовать отцу Филатова в качестве заведующего литературной частью (то бишь тем же автором интермедий). Аркадий Исаакович отнесся к этому предложению с интересом, поскольку уже достаточно был наслышан как от сына, так и от других театралов о литературных талантах Леонида Филатова. В итоге сатирик пригласил его в свою московскую квартиру в Благовещенском переулке.
Когда тот явился в назначенное время, в доме, кроме хозяина, находились еще два человека, причем тоже известные: писатели Леонид Лиходеев и Лев Кассиль. Легко представить, какие чувства обуревали недавнего провинциального юношу в окружении сразу трех классиков. Но скованность его прошла, как только Райкин налил ему коньяка и он хряпнул пару рюмок для храбрости. Далее послушаем его собственный рассказ:
«Понемногу я пришел в себя, стал шутить. Райкин милостиво улыбался, потом взял меня за руку и повел в кабинет. Там, до сих пор помню, держа меня почему-то за пульс, он стал расспрашивать: «Квартиры нет, конечно, постоянной прописки тоже, и в армию, поди, нужно идти. Да-а… ситуация. Так я вам предлагаю. От меня уходят трое одесских людей. Одному я, к несчастью, успел
Я ошалел. Но все же набрался наглости и пролепетал: «Я должен подумать, взять тайм-аут». – «Возьмите, – как-то разочарованно произнес он, – два дня, но больше думать нельзя». На следующий день в Театре на Таганке распределение ролей в новом спектакле «Что делать?» – и у меня главная роль – Автора…
Я помчался к маме Ваньки Дыховичного, который в ту пору работал у Райкина и жил в ленинградской гостинице. Александра Иосифовна только руками всплеснула: «Да где же ты сейчас Ивана найдешь? Он же гуляет!» Все же часа через три мы созвонились. Я ему все рассказал, а он в ответ: «Ни в коем случае, я сам мажу лыжи». – «Почему?» – «Потому что двух солнц на небе не бывает». – «Но он меня заведующим литературной частью зовет!» – «Еще новое дело. Ты знаешь, кто от него уходит? Миша Жванецкий, Рома Карцев и Витя Ильченко. Ты хочешь заменить всех троих?» Я, конечно, для себя все решил, но как сказать об этом Мэтру? К счастью, в театр позвонила его жена. Я, мямля, стал говорить, что в «Таганке» много работы, что я привык к Москве. Она засмеялась: «Вы так же привыкнете и к Ленинграду… Ладно, оставайтесь. Но я вас хочу предостеречь – бросайте курить. На вас же невозможно смотреть!»…»
Отметим, что Дыховичный был «родственником» Аркадия Райкина – тоже родился в год Свиньи (1947), но в другом месяце (16 октября, Весы). С Филатовым он хорошо гармонировал по годам рождения, но плохо по месяцам. Его позицию по поводу перехода Филатова к Райкину можно объяснить по-разному: это и в самом деле могло быть дружеское участие, а с другой – ревность одной Свиньи к другой. Не случайно, что вскоре после этого случая Дыховичный покинул театр Райкина и перешел в «Таганку» (несмотря на то что Юрий Любимов был Змеей (а она Свинье не товарищ), однако являлся «родственником» Дыховичного по месяцу рождения – Весами).
Но вернемся к Филатову.
Еще одним эпохальным событием для нашего героя, случившимся в его «именном» году Собаки (1970), была женитьба на актрисе той же «Таганки» Лидии Савченко. Последняя вспоминает:
«Я пришла в «Таганку» в 67-м, а Леня в конце 69-го года. Я – взрослая замужняя дама. Мне уже двадцать восемь исполнилось, а Лене – только двадцать три. Выскочила замуж я рано, в двадцать лет. Мой муж Юра был обычным инженером, далеким от театра. Атлетически сложенный, красивый, он так мило за мной ухаживал, что я особо не раздумывала. К тому же мне очень хотелось вырваться из дома, и я приняла Юрино предложение. Юра очень меня любил, много со мной возился, но, наверное, я так и не успела его по-настоящему полюбить. Тут еще Театр на Таганке закрутил: мы сутками репетировали, почти жили на сцене. А потом появился Леня…
Он сразу же стал меня обхаживать: сторожил у входа, ловил в коридорах, пытался провожать домой. Действовал очень напористо и в то же время нежно, как настоящий восточный мужчина. Он ведь долго жил в Ашхабаде. Вначале я пыталась его резко отшить, потом не разговаривать, наконец элементарно не здороваться, но все это не действовало. Когда мы сталкивались где-нибудь случайно в театре, я ясно читала в его глазах: «Куда ты денешься?»…
Леня был полной противоположностью моему мужу – худенький, ножки тоненькие, нос уточкой, с вечной сигаретой во рту. Я его иногда Пепельницей называла: «Ну сколько можно курить? Вся одежда дымом пропиталась, и пальцы от табака желтые!» Леня скитался по общежитиям, ходил в застиранных джинсах с пузырями на острых коленках и в одной и той же линялой рубашке. Я терпеть не могла запах табака, мне так хотелось его отмыть, одеть… Даже неприятно было, что за мной такой неопрятный молодой человек ухаживает!..
И все же однажды Леня меня «уболтал» – я пошла с ним в кафе на Пушкинской. Вот тогда я убедилась, дура эдакая, что «женщины любят ушами». Он так искусно расставил «силки», что я, не помня себя, в них попала… Ведь тогда, в тот весенний день (1970), мне стало любопытно послушать: что же он такое скажет, после чего я сразу же уйду к нему от мужа?..
Леня говорил и говорил, словно одержимый, о том, как мы будем жить. Я даже не пыталась возразить, он словно заклеил мне рот: «Мы будем всегда вместе, будем жить прекрасно. Совершенно не так, как другие… Никакого быта, кастрюль, сковородок и грязного белья! Представь себе: закончилась репетиция, мы выходим из театра, и я тебе назначаю свидание в кафе на Пушкинской! Мы встречаемся, будто любовники, хотя и давно живем вместе… И умрем в один день!»…