Знаменитые мистификации
Шрифт:
Но кто был техническим исполнителем подделки?
Ответ нашли уже в наши дни, но об этом немного позже.
Все считали Ганку заботливым, усердным стражем библиотеки и рукописного отдела музея, который благодаря его заботам и стараниям обогащался новыми поступлениями. Так оно и было. Но было и другое. По существу являясь бесконтрольным хозяином музея, Ганка и там «натворил чудес», как говорит профессор В. Грубы, изучавший рукописный фонд. «В библиотеке музея нет ни одной рукописи, к которой Ганка не приложил бы своей руки», – свидетельствует этот чешский ученый.
В
Позже установили, что и в других своих стихах Ганка пользовался приемами компиляции: «сшивал из чужих частей свое целое», причем неточно указывал источники: помеченный как перевод «с русского» на самом деле был сербским оригиналом, стихи «с польского» оказывались переведенными с немецкого (в связи с этим советский исследователь В. Н. Кораблев справедливо отметил в опубликованной в 1932 году статье о «Краледворской рукописи», что никакие идеалистические или патриотические цели в данном случае не оправдывают такое «неаккуратное» обращение с чужими материалами).
Чтобы поставить окончательную точку в этой затянувшейся драме рукописей, необходимо было провести новый, более точный и обстоятельный химический анализ. Только высказывание специалистов-химиков могло сокрушить позиции защитников драгоценных рукописей.
И такая химическая экспертиза состоялась. Началась она в мае 1886 года. Спустя несколько месяцев, в конце года, химики представили свои выводы.
«Письмо «Краледворской рукописи» очень плотно связано с пленкой (пергамента) и ничем не смывается: ни водой, ни реагентами…» – было написано в заключении экспертов и отмечалось, что подобное прочное соединение «письма с пленкой не может сделать никакой фальсификатор, а только столетия». Исследуя заглавные буквы, химики пришли к выводу, что они в некоторых местах подправлены «неосторожною рукою» и покрыты краской в несколько слоев. Голубая краска, самая верхняя, – старая, золото – тоже старое. Отсюда окончательное заключение: «Kраледворская рукопись» – древнего происхождения.
Столь неожиданные результаты химической экспертизы повергли противников «Краледворской рукописи» в состояние шока. Последняя их надежда рухнула. Химики единодушны в своих выводах: рукописи древние…
И никто не придал значения одной детали в заключениях эксперта А. Белогоубека. При химическом исследовании голубой краски заглавной буквы N он установил, что это так называемая берлинская лазурь, известная лишь с 1704 года!
На какое-то время страсти приутихли. Защитники рукописей торжествовали, противники пребывали в растерянности.
В 1899 году на одном из листков этой рукописи
И только мировая война внесла вынужденную паузу и охладила пыл сторон.
Надо, однако, заметить, что еще перед самой войной были опубликованы результаты палеографического исследования рукописей, предпринятого профессором Г. Фридрихом. И главное, на что он впервые обратил внимание, – это две страницы двух других старинных рукописей, найденных Ганкой вместе с «Kраледворской рукописью», подлинность которых никем не оспаривалась. Эти рукописи хранились в Национальном музее в папке с надписью «К материалам “Kраледворской рукописи”». На обоих листах почерком Ганки, зелеными чернилами – такими же, какими написана «Зеленогорская рукопись» и выполнены некоторые завитки на «Kраледворской рукописи», значилось: «Найдено при Краледворской рукописи в 1817 году».
Но главное, что мешало ученым прямо обвинить Ганку – он не имел химических знаний, а создать такие рукописи в 1817 году – это было бы чудом химии.
И вот уже после войны за дело принялся Мирослав Иванов – известный чешский литератор, автор более двадцати книг. Когда он решил заняться разгадкой тайны, то не предполагал, что его ожидает. Он понятия не имел, сколько людей пытались проникнуть в эту загадку, что библиотека по этим рукописям насчитывает более тысячи работ, которые ему предстояло все до одной изучить. Подобно многим, Мирослав Иванов не сомневался, что Ганка и Линда – авторы поэтического текста рукописей.
Не было у него сомнений и в том, что им помогал кто-то третий, разработавший технологию исполнения подделок. Но третьего этого предстояло найти.
Мирослав Иванов начал с того, что стали проверять все свидетельства. Никто ранее не проверил, например, запись в церковной книге о бракосочетании Ганки, которое состоялось в феврале 1822 года. Довольствовались тем, что сообщил сам Ганка своему биографу. По его словам, у него на свадьбе свидетелями были двое – известный нам Й. Добровский и приятель Ф. Горчичка.
Мирослав Иванов решил сам заглянуть в церковную книгу. И обнаружил нечто неожиданное. Имя Добровского там отсутствовало. Вместо него стояла другая фамилия – Иоганн Миних. Это был печатник, работавший с будущим тестем Ганки в типографии. Находилась она в том же доме, где снимали квартиру Ганка и Линда. Нетрудно было предположить, что Миних являлся одним из тех, кто поставлял необходимые краски, растворы и кислоты, а возможно, и помог изготовить «средневековый» переплет или его остатки.
Однако главное внимание следовало обратить на другого свидетеля на свадьбе Ганки – его друга Франтишека Горчичку.