Знамя любви
Шрифт:
– Нет! – в смятении она оперлась на балюстраду, чтобы не рухнуть на землю. Диран постарался сгладить впечатление от своих слов.
– Прости меня, Казя. Поверь, я люблю тебя. Но... – он пожал плечами. – Так надо...
– Надо? Ты хочешь сказать, что тебе это выгодно? – сказала она горько.
– Возможно.
Она пыталась сдержаться, но не смогла.
– Пожалуйста! – из ее глаз хлынули слезы, – Не д-делай этого. Пожалуйста. Я умоляю тебя. Если ты имеешь хоть какую-то крупицу чувства ко мне, ты не можешь позволить этого. Не можешь.
Хотя Диран был растроган,
– Прости. Это воля Аллаха.
– Разве Аллах велит, чтобы я т-терпела рядом с собой этого старика.
– Свет моих очей, послушай. Во времена Сулеймана Великолепного в его гареме была русская наложница по имени Роксалана. Ее влияние на султана было таким, что фактически она правила всей империей.
Диран-бей помолчал, но Казя продолжала беззвучно рыдать.
– Ты можешь стать второй Роксаланой.
– Я не хочу править империей. Я хочу остаться здесь.
– Прости, – снова сказал он, – но ты должна понять, что я вынужден так поступить.
Вместо ответа она кинулась к его ногам и прижалась к его коленям. Ее молящие глаза безмолвно горели на пепельно-сером лице. Тронутый до глубины души, Диран сказал подчеркнуто сухо:
– Встань, Казя. Ты должна ехать в Стамбул.
Она поняла, что все ее мольбы будут тщетны. Более мягко и с улыбкой он продолжил:
– Я очень благодарен тебе, Казя. Я никогда тебя не забуду.
Ее слезы высохли. Она выпрямилась и посмотрела ему прямо в лицо.
– Вот как ты меня отблагодарил.
Она отвернулась и смотрела невидящими глазами на отдаленную землю, простирающуюся за проливом. Она унижалась, ползала перед ним на коленях, а он только улыбался в ответ. Хорошо, что Генрик никогда не узнает об этом.
– У нас осталась сегодняшняя ночь, – сказал Диран. – Приходи ко мне, когда я вернусь из города.
Она отпрянула, когда он попытался ее обнять.
– Если великий визирь спросит, я скажу, что тебе нездоровится.
Ее упорное молчание наскучило Диран-бею, и он ушел. Казя стояла неподвижно, как каменная статуя. Чуть слышно позвякивала цепь гепарда, о вымощенную плиткой дорожку шуршали павлиньи хвосты.
С минарета раздался клич муэдзина, провозглашающего всемогущество и всеединство Аллаха:
«Аллаху акбар! Ла иллаха иллаллах!»
Вместо этого заунывного голоса она предпочла бы услышать вой голодных волков; вместо этого пропитанного ароматами сада она предпочла бы очутиться в пустынном поле на пронизывающей зимней стуже. Она желала услышать родной язык, увидеть, как трепещут на ветру березы, и, упиваясь свободой, скакать по бескрайним равнинам. Снова увидеть вьющих гнездо аистов, услышать крики диких гусей... Мчаться на лошади галопом и победно трубить в рожок, пока свора борзых окружает дикого кабана.
Ностальгия захлестнула все ее существо. По небу тянулась длинная вереница аистов, которые летели дальше на север. Если бы она могла улететь вместе с ними, пока не превратилась в обитательницу сераля, окончательно забывшую о своей родине! Она почти смирилась с сералем, однако... Может ли она убежать отсюда? Она отчетливо помнила слова Дирана: «...на сотни
Ялик медленно пересекал гавань, двигаясь по направлению к большому черному кораблю, стоящему на якоре у самого берега. «Между Марселем и Керчью курсирует множество кораблей...» – вспомнила Казя. Марсель... Оттуда до Парижа. Из Парижа она сможет легко добраться до Польши. Она уже слышала отдаленное пение дудок и вступительные такты мазурки. Мысленно она разом перемахнула все версты, которые отделяли ее от родины. В ее глазах внезапно засветилась надежда.
«А если меня поймают?» Страх сковал ее сердце. Она знала, что Диран будет беспощаден. Счастье, если ее просто задушат.
– Ла иллаха иллаллах! – в воздухе растаял последний крик.
Солнце опустилось за холмы, и сад окутала ночная тьма. Она перегнулась через парапет и посмотрела вниз. К оливковой роще вел очень крутой спуск, который нельзя было одолеть без риска сломать себе шею. Но за домом был другой сад, запущенный, с воротами, выходящими на холмы. Дай Бог, чтобы там был не такой крутой спуск. Она глубоко вздохнула.
На гавань наполз туман, скрыв все корабли, кроме высокой мачты французского судна. Внезапно похолодало.
Глава II
Под накрапывающим дождиком, в черном, до пят плаще с капюшоном Казя выскользнула в сад позади дома. Она посмотрела через парапет, стараясь разглядеть высоту, но даже мерцающие лунные блики не могли нарушить расстилающейся внизу темноты. Казя стояла в нерешительности. До земли могло быть десять футов, а могло быть и пятьдесят. Она всегда боялась высоты, а теперь этот страх был усугублен темнотой. Открылась дверь, и свет масляной лампы упал на кусты рядом с ней. Девушка превратилась в неподвижную статую.
– Казя! – раздался голос старухи. – Казя, ты где?
Казя напряглась, готовая прыгнуть. «Если она обнаружит меня, – подумала Казя, – я ее убью». Но старуха, громко ворча, захлопнула за собой дверь.
Казя быстро сняла с себя шелковый шарф и попробовала его на прочность. Она привязала его к парапету и тут же услышала, как дом наполнился голосами и шлепаньем туфель. Все наперебой выкликали ее имя. Шарф свисал вниз на несколько жалких футов.
– Где она? Она должна быть здесь.
Казя сорвала с себя плащ и, привязав свободный конец шарфа к капюшону, перекинула самодельный канат через парапет. Снова открылась дверь, и на порог высыпала стайка наложниц.
– Вот она!
– Что она здесь делает? Заслонив собой шарф, Казя ответила:
– Неужели я не могу глотнуть свежего воздуха без того, чтобы вы все не носились вокруг, как перепуганные курицы.
– В дождь? – подозрительно спросила старуха, подходя ближе. Все остальные продолжали стоять в дверях.
– Ну и что, – надменно сказала Казя. – С каких это пор я должна отчитываться?
Старуха осторожно приблизилась, видимо, ее что-то насторожило в поведении Кази.
– Диран-бей ждет тебя, – начала она, и тут же Казя прыгнула на нее, как тигр.