Знание-сила, 2002 №05 (899)
Шрифт:
Маркиз, привыкший к коварной европейской учтивости, был смущен такой простотой.
– Слышал я, что государь ваш по навету дьяка (тайного советника) Крюка вздумал торговать с нами квасом. То зело прискорбно, ибо кваса мы не пьем и окрошки не едим. Так вы бы, князь, это дело испортили и Крюка опозорили. Тогда его в опалу, а вас в Москву.
– Это как же… испортить?
– Очень просто. Как придет к вам указ караван с квасом собирать, так вы его окольным путем через Индию отправляйте. Известно, товар скоропортящийся, по дороге скиснет; а коли на
Химки-Ховрино, хотя и был боярином (сенатором), но в душе оставался патриотом. Он побледнел и взвился.
– Ах ты, погань фряжская (французская)! Вздумал меня купить луидорами! Вискас опомниться не успел, как Василий Михайлович сгреб его за грудки и выбросил в повалушное окно.
– Шуб и шапок поболе кладите, – кричал боярин Долгополов слугам, укладывающим рухлядь в сани (карету).
– А летники и сарафаны куда? – запричитала боярыня (сенаторша) Дарья.
– Цыц, глупая баба. – осадил жену князь. – В холод, в сугробы едем, зачем сарафаны.
– А если без присмотра растащат?
– Ну и пускай тащат. Все равно правды нет. Вот Ваське Химки-Ховрину опала досталась. Не опала – юга и курорт[9].
Вбежавший в светлицу (кабинет) слуга доложил:
– К вашей милости немец англитской земли просится.
Одетый во все ношенное граф Кальве сразу перешел к делу.
– Не буду лукавить, боярин (сенатор). Ваш отъезд для нас – нож в сердце. Лондон скорбит. В Сити[10] – самострелы. Но у нас – граф поднял палец – не принято бросать хороших людей в беде.
– Неужто из-за меня войну объявите?
– Мы бы с удовольствием. Но сейчас у нас денежные затруднения. Однако есть другой способ…
– В эмиграцию не поеду. Я вам не какой-нибудь Курбский[11] .
– Зачем же в Лондон, когда можно и здесь. Прикажите кораблям с квасом из Архангельска вкруг Америки плыть. Гладишь, и сгинут в морской пучине. Государь на вашего недруга Агейку Крюка рассердится. Его – на плаху (в темницу), тебя, боярин (сенатор), назад в Москву.
– Опасное дело, – заколебался Долгополов, – фунты-гинеи дашь?
– Сколько угодно – все на бочку!
Князь шаркнул горлановую шапку (шляпу с позументом) об пол.
– Эх, жисть наша боярская (сенаторская), каторжная. По рукам!
Царь (император) скучал. Он смотрел в слюденное (застекленное) оконце, сочившееся чахлым светом, и вздыхал. Было от чего придти в уныние. Прошел год, а в стране не было ни кваса, ни денег (валюты). Вчера он даже решил отрубить голову (отдать в Тайную экспедицию) Крюку, но одумался – пускай еще ее поносит.
В сенях (вестибюле) послышался шум. Двери распахнулись и в покои, размахивая грамоткой (депешей), ворвался расхлестанный Агей Крюк.
– Великий государь (ваше
– Говори.
– Посольская отписка из Италии. Караван с квасом прибыл в Италию из Астрахани. Торговля идет бойко. Квас теснит вино. В Неаполе восстание виноградарей. Разбито десять бочек. Испанский дук (гериог) ввел в город ратных людей…
По мере того как дьяк (тайный советник) читал, лицо царя светлело.
– Слава Богу, – наконец, сказал царь[12] (император[13] ). – Отпишите в Астрахань боярину (сенатору) Химки-Ховрино с похвалою: за то, что караван хорошо снарядил, я его прощаю и велю еще три года воеводою (губернатором) в Астрахани сидеть. А что про морской караван слышно? Давно от князя Долгополова известий нет.
– Великая измена, государь. Федька Долгополов вкупе (в аллиансе) с ворами, немцами графом Кальве и маркизом Вискас такую шкоду учинили, что язык немеет.
Просветлевшее лицо царя (императора) снова потемнело.
– Говори.
– Разреши, государь, человека привести, который про измену проведал и донес.
Царь (император) сурово кивнул сумрачной головой.
Двое стрельцов (кавалергардов) ввели в палату (зал) мужика. По тому, как запахло луком, чувствовалось, что мужик из самой гущи народа. Царь (император) поморщился, но стерпел.
– Как звать?
– Мишка аз.
– Вор (бунтовщик)?
– Разинец (пугачевец), – гордо ответил Мишка.
– Ишь ты, смелый какой, – недобро усмехнулся царь (император). – А почто мне помогаешь, на боярина (сенатора) Долгополова доносишь (фискалишь)?
– Нет мочи смотреть, как изменник народный продукт губит. В Архангельске сам слышал, как он твоим государевым словом приказал квас вокруг Америки вести. Для выдержки, говорит. А губит квас воевода (губернатор) по наущению немцев, супротивников московских (российских)!
– Ах, вор, ах, мерзавец! – заскрипел передними зубами царь (император). – Агей Крюк! Поедешь в Архангельск с розыском. Долгополова в железа и сюда прислать. Пускай в немилости в Москве живет. Корабли из Америки вернуть и отправить в Европу. Послов схватить.
– Никак нельзя. Послы – дипломатическая неприкосновенность. Можно только выслать, – возразил Крюк.
– Вот она, Европа, – в бессилии развел руками царь (император), – даже душу не отведешь. Тогда вот что: Мишку за вести наградить, за воровство – повесить.
– Суров ты, государь, но справедлив, – со вздохом умиления произнес думный дьяк (тайный советник), уводя Мишку награждать и вешать.
Свежая куртина (ветер) полоскала широкую холстину парусов. По сходням кораблей крепкие, похожие на Мишку, мужики (бурлаки) споро катали бочки с квасом. Бочки падали в раскрытые рты (зева) трюмов и замирали, бурля вспененным суслом. Ядрено пахло морем, простором и перспективой. Сломленная Европа, вытягиваясь в очереди, вожделенно ждала кваса…