Знание - сила, 2005 № 04 (934)
Шрифт:
Универсальная человеческая природа (вспомним, кстати, и раздавшиеся в пору "перестройки" из уст все той же интеллигенции призывы вернуться к "общечеловеческим ценностям") молчаливо подразумевалась тождественной "природе", обыкновениям, особенностям позднесоветского человека, еще точнее — позднесоветского интеллигента. То была иллюзия собственной универсальности, очень естественная в "закрытом" обществе. Возможно, еще и поэтому выход из 70-х оказался шоковым: люди испытали потрясение на уровне собственных представлений о человеческой природе.
Не оборотная ли это сторона знаменитой "книжности" 70-х? Вычитывая из книг "правду жизни", "мировую культуру" (слова Мандельштама о "тоске" по ней — одни из популярнейших у советских интеллигентов "безвременья"),
Магистральный сюжет
То была эпоха редкостно интенсивной внутренней жизни. Об этом вспоминали и участники семинара — серьезные, скептичные люди, далекие от готовности очаровываться: "Мне кажется, — признавался историк Леонид Баткин, — что я обеднел с тех пор..." Но факт есть факт: своей интенсивностью 70-е во многом обязаны тому, что они были временем высокомифологичным. Историк Кирилл Рогов посвятил основной доклад заседания центральному "гиперсюжету" культуры 70-х, определявшему мировосприятие (в основном интеллигентское) тогда и какое-то время позже. Суть его — противостояние двух сил: заведомо неправедной власти и свободолюбивых мыслящих людей (прежде всего, разумеется, интеллигенции). По существу, лжи и правды, зла и добра, тьмы и света: "гиперсюжет", как и положено мифоподобному смысловому образованию, расставляет акценты очень четко и без полутонов. Государство по самому своему косному, репрессивному существу только тем и занято, что мешает настоящей, талантливой жизни, и долг любого честного и достойного человека — ему противостоять.
Однако опыт последних шести — восьми лет, заметил докладчик, заставляет бывших носителей мифа о героическом противостоянии отнестись к нему наконец критически. Пора уже, говорил он, проанализировать этот миф как культурную форму и увидеть в нем не универсалию русской жизни, а частную — и сильно идеализирующую — интерпретацию частных обстоятельств. Интеллигенту и 70-х, и 80-х, и в какой-то мере еще 90-х годов казалось: стоит лишь убрать проклятую репрессивную силу, и все будет хорошо, и мир начнет преображаться под благотворным воздействием несомненно добрых и светлых начал, которые-де несут в себе все мыслящие и культурные люди. С падением советской власти начало выясняться: единомыслия и единочувствия у "всех про!рессивных" — то есть противостоявших этому государству — сил совсем даже нет. А вот что есть, почему есть и чего нет и не будет никогда, с этим еще предстоит разбираться.
Между тем соблазны реанимации "гиперсюжета" все сильнее и сильнее. Тем более что, как подозревает Леонид Баткин, 70-е вообще еще не кончились: мы чем дальше, тем больше живем в "новосоветском обществе". К. Рогов тоже говорил: в последнее время на разных уровнях нашего общества что-то слишком заметна готовность вернуться к хорошо обжитым схемам жизни 70-х годов, где все так четко расставлено по своим местам. Все уже готовятся: одни быть конформистами, другие — нонконформистами, третьи — к внутренней эмиграции... Причем, заметил докладчик, все эти люди ошибаются. Они принимают совершенно новую социальную ситуацию за старый добрый "застой" и тем вернее имеют шанс попасться в ловушку новых обстоятельств, нуждающихся не в уподоблении тем же 70-м, а в жестком беспристрастном анализе.
Чтобы такой анализ смог состояться, нужно, кроме всего прочего, уяснить себе, чем было наше прошлое — и, в частности, 70-е годы — на самом деле. А это предполагает большую работу.
Как времена Веспасиана
Интеллектуальный статус 70-х все- таки парадоксален. С одной стороны, о них еще невозможно говорить с сугубо академическими интонациями, без субъективности, без того или иного пафоса, без вольных
Академическое изучение 70-х — работа, еще едва начатая. Участники семинара много говорили о том, что именно ожидает такого изучения. Это и такие крупные эстетические феномены, как поэзия Бродского и фильмы Тарковского, и культура андеграунда, и массовая советская песня. И эксперименты прозы 70-х, и сопоставление событий тогдашней советской художественной жизни с происходившим в те же годы в Европе и Америке. И диссидентство как факт истории русской политической мысли. И официозная культурная продукция типа фильмов о бригадах коммунистического труда с их — тоже ведь была! — поэтикой и эстетикой. И принципы, по которым тогда молодые люди выбирали профессию и жизненные стратегии вообще. И как воспринимало социальную, политическую, культурную ситуацию 70-х и в то время, и позже каждое из живших тогда поколений (у каждого из них, отмечали Кирилл Рогов и философ Аркадий Липкин, был свой образ времени, причем заметно разный у представителей гуманитарной и научно-технической интеллигенции). Причем, что до сих пор не разумеется само собой, изучать все это предстоит максимально объективно, без опоры на милые сердцу идеологизирующие схемы. Однако было бы опасно забыть и о том, что — говорили Филипп Дзядко и Илья Кукулин — изучение 70-х годов как опыта освобождения (именно критичное, с уважением, но без идеализаций) имеет несомненный этический смысл.
Настоящее открытие советских 70-х годов еще предстоит. И вот когда жизнь этого времени будет описана, проанализирована, рассортирована по статьям энциклопедий и параграфам учебников, когда она перестанет тревожить живущих как совокупность утраченных ли, упущенных ли возможностей, когда она "станет для людей, как времена Веспасиана", вот тогда-то, не раньше, 70-е годы действительно кончатся. Я не знаю, стоит ли этому радоваться.
КЛУБ "ГИПОТЕЗА"
Александр Игнатов
След динозавра
XX век оставил в наследство принцип: Куновский принцип научных парадигм. Данный принцип признал, что научная революция может произойти, что называется, в рабочем порядке, не вызывая сильнейших и порой трагических потрясений в научном сообществе, путем позитивного диалога и конструктивного во всех отношениях обмена мнениями.
На сегодняшний день уже ряд направлений науки прошел стадию научной революции в форме смены парадигмы, а не жесткого противоборства, вплоть до взаимной обструкции, как это бывало прежде, двух концепций — существующей и альтернативной. Самый показательный пример в этом плане — переход от классической геологии, ограничивавшей движение земной коры локальными вертикальными и горизонтальными перемещениями, к мобил истской концепции, оперирующей движениями земной коры в планетарном масштабе.
Но даже смена парадигмы, как бы она плавно и безболезненно ни протекала, в любом случае немыслима без новаторства — свежих идей и — чего греха таить! — "гомеопатической" дозы критических замечаний в адрес общепринятой теории, какой бы красивой, незыблемой и прочной она ни казалась. И теперь, после такого вступления, можно переходить к делу.