Знатные распутницы

Бенцони Жюльетта

К этому добавлялась, естественно, мелочь в виде коллекции произведений искусства и драгоценных камней.

Осыпанные золотом и титулами, Гортензия и ее верный поклонник 1 марта были обвенчаны в церкви дворца Мазарини епископом фор Фреэс, монсеньором Ондедей в присутствии узкого семейного круга. О празднике или даже свадебном путешествии не могло быть и речи. Канцлер подходил к концу своей жизни, и епископ готовился к соборованию и таинству причастия.

Несколько дней спустя, 9 марта, канцлер отдал Богу душу. Это событие вызвало

большой резонанс, а «благодарное» семейство сопроводило его с некрологом: «Слава Богу, он сдох!»

Его похоронили со всеми почестями. А для нового герцога Мазарини и его молодой супруги начались будни, которые вскоре ознаменовались резкими ссорами. Не прошло и трех месяцев, как между Гортензией и ее мужем произошел первый серьезный скандал. Вечером, это было 12 или 13 июня, король только что покинул дворец Мазарини. С некоторого времени он туда зачастил, однако не для того, чтобы выразить соболезнование. Как только король распрощался, Арман напустился на жену.

– Мадам, готовьтесь к тому, что завтра утром вы уедете в наше имение в Шилли-Мазарини, парижский воздух вам вреден.

Гортензия, которая провела приятный вечер и через день должна была танцевать в Лувре, отреагировала остро.

– Уехать? Завтра? Вы в своем уме, мой друг? И что скажет король. Он ждет нас!

– Он может ждать, сколько ему угодно! Я хочу вас забрать из-за него и вы это прекрасно знаете.

– Из-за короля?

Озабоченность молодой женщины была, возможно, естественной, однако ее мужа это не заботило. Он нервно теребил свой галстук.

– Я считаю, – выдавил он, наконец, – что короля видят здесь слишком часто. Это мне совсем не нравится!

– Вы не хотите видеть здесь короля? Но почему?

– Потому, что у меня хорошая память. Его величество волочился за вашей сестрой Олимпией. Затем он втрескался в вашу сестру Мари, да в такой степени, что чуть не замыслил государственный переворот, чтобы жениться на ней. Теперь дело идет к тому, что на очереди оказались вы. Сейчас самое время, чтобы король прекратил интересоваться госпожой Манчини и понял, наконец, что у него есть из числа женщин другие подданные. Некоторая дистанция между вами и этим слишком галантным властителем будет полезна вам обоим.

Молодая герцогиня пришла в ярость. Она была не очень терпелива, и взгляды ее мужа стали слишком действовать ей на нервы.

– Герцог, – ответила она, стараясь сохранить спокойствие, – вам следовало бы знать, что первым долгом хорошего подданного является послушание своему королю. Король нас пригласил, и это приказ!

– Возможно, это и долг хорошего подданного, но я хочу в первую очередь быть хорошим мужем, а хороший муж должен смотреть за своей женой. Я напишу его величеству и выражу наше сожаление. Я сошлюсь на плохой парижский воздух и ваше самочувствие, а завтра после мессы мы уезжаем!

Гортензия могла бы просить, кричать и прибегнуть к другим средствам, но ничто не могло заставить Армана изменить свое

решение. К несчастью молодой женщины, он был абсолютным властелином в их браке. Полная отчаяния, она убежала к себе в комнату, закрылась и бросилась в объятия своей служанки Нанон.

– Он хочет держать меня взаперти, как в монастыре, – всхлипывала она. – Мы должны будем похоронить себя в этой дыре Шилли.

– Шилли – дыра? Но, мадам, это такое прекрасное поместье. И разве природа там летом не намного приятнее, чем в Париже с его вонью?

– Я ненавижу сельскую жизнь! И, кроме того, герцог делает это не из-за парижского воздуха. В действительности он боится короля, он ревнив… Эта старая борода с усами – ревнивец!

– Старая борода с усами? Но… ему всего лишь тридцать! Это еще не возраст и в конце концов это нормально, когда молодой супруг ревнует, особенно, когда у него такая красивая жена, мадам! К тому же надо признать, что у короля тоже есть определенный шарм…

Маленькая лесть, прозвучавшая в словах Нанон, возымела успех. Герцогиня в конце концов позволила увезти себя в Шилли, думая про себя, что однажды она все равно вернется в Париж!

Как бы там ни было, во время пребывания в Шилли-Мазарини она открыла для себя некоторые странные черты своего мужа.

Ревность в действительности была не единственным недостатком нового господина Мазарини. К этому добавлялась его набожность, которая была так узколоба, что можно уже было говорить о ханжестве. Кроме того, он был необычайно чопорным, что придавало его любовным излияниям, которые всегда были полны достоинства, в высшей степени причудливый характер.

Вдали от Парижа Арман дал свободу своим наклонностям, и несчастная Гортензия вскоре почувствовала себя объектом мелкой ревности, к чему примешивалось такое неистовое почитание «воли господина», что это вскоре сделало ее жизнь почти невыносимой.

Герцог установил в своем владении строгий, почти испанский режим. Герцогине разрешалось разговаривать только с женщинами. Если, по несчастью, она обменивалась со слугой несколькими словами или отдавала ему какое-либо поручение, его на следующий день увольняли.

Кроме многочисленных священников и монахов, с которыми Арман обычно общался, когда не был в армейском походе, никому из мужчин никогда не разрешалось входить в парк. Гортензия содержалась как в гареме и начала страшно тосковать.

Однажды ночью на одном из дворов отдаленного имения вспыхнул пожар, раздуваемый сильным ветром. Все побежали смотреть на него вслед за герцогом и герцогиней. Это было впечатляющее зрелище: высокие, красные языки пламени извивались в ночи и освещали окрестности. Большое количество крестьян с ведрами образовали цепь и пытались, таким образом, усмирить огонь. Все трудились в полную силу, чтобы спасти то, что можно было спасти.

Гортензии показалось, что это сон, когда внезапно она увидела, как ее муж с криком бросился к людям.