Зодчие

Волков Александр Мелентьевич

Все долго молчали. Первым заговорил митрополит:

– Шел я к тебе, государь, и зрел на площади несметное сборище народное. Не из праздного любопытства сошлись перед твоим дворцом люди московские: велика их ревность услышать справедливый приговор помазанника божия и его мудрых советников - навеки укротить нечестивую Казань!

– Не ихнее это дело в государские дела мешаться!
– злобно прогудел боярин Федор Шуйский.
– Дай им волю - они тебе и на шею сядут! Чай, всем нам памятен пятьдесят пятый год!133

Удар был нанесен метко. Лицо царя побагровело от неприятного воспоминания, а бояре сердито заворочались на лавках. Но митрополит возразил примирительно:

–

Господь велел прощать вины грешникам даже до семижды семидесяти раз! И в сегодняшнем собрании зла не вижу, с похвальным чувством пришли люди: хотят пролить кровь за правое дело, за благоденствие русской земли... Всем ведомо - и тебе, государь, и вам, бояре: не мы, зде134 сидящие, малочисленные и телесным составом слабые, поднимемся с оружием на грозного врага, а те простые духом, но мощные телом, кои во множестве стоят у дворца и с верою ждут нашего решения...

Макарий смолк.

Веселый колокольный перезвон докатился в палату, отгоняя докучные заботы, пробуждая в боярах приятные и слегка печальные воспоминания о днях детства, когда под такой же переливный звон пасхальных колоколов играли они на изумрудно-зеленой траве.

Андрей Курбский, боярин Дмитрий Пронский и еще двое-трое других в кратких речах поддержали Макария. Большинство советников молчало, отводя глаза от властного, угрюмого взора попа Сильвестра.

– Бояре, и ты, пресвятой владыко!
– снова заговорил царь.
– Предки наши, князья московские, много сделали, чтобы скинуть ненавистное иго с русской земли. Дмитрий Донской и дед мой Иван Васильевич потрудились, да не довершили дело. Нам его доканчивать!.. Мечты мои велики...
– Царь Иван понизил голос, как будто смущаясь.
– Но из-за проклятой Казани сижу словно орел со связанными крыльями... Как государство возвысить, как все княжества русские и земли под свою державную руку взять? Хотел бы по своей воле распоряжаться воинской силой - а не могу! Всякий час, всякое время надо быть настороже. Задумаю ли послать полки на юг, на запад - сокрушить назревающую измену, а злобные казанцы уж набегают на Русь: у них повсюду глаза и уши... Скован я, как узник в железной клетке!

Царь помолчал, собираясь с мыслями.

– Было время, - с силой продолжал он, - московские князья держали татарским ханам стремя, руку целовали нечестивым ворогам. Прошло то время! Ныне сам я царь, и должна Русь вспомнить иное: походы Олеговы, великие битвы Святослава! Сильна наша держава, и приспел час порвать последние цепи!.. Возьмем под свою власть вероломную Казань, неизменную рушительницу договоров, и откроются нам неизмеримые пути на восход солнца. Там, за Каменным поясом135, живут народы дивии136, воинскому искусству не обученные. Тяготеют те народы к нам, хотят приклониться под нашу сильную руку, и в том не раз послов к нам засылали. Но тех послов Казань, словно сказочный Змей Горыныч, перехватывает, не дает пути в Москву... Торг весь за себя забрали казанцы: с персидцами, с бухарцами, с индийской землей, с Катаем137. Сколько они барышу берут на индийских товарах, на персидских коврах, на кавказском оружии, на катайской бумаге!.. Эти барыши и нашей царской казне, нашим гостям, нашим боярам-дворянам сгодились бы!

Бояре заулыбались, одобрительно закивали бородами: такой разговор был им по душе.

– Нет сейчас у русских людей ворогов хуже и лютее казанцев, и надобно с ними покончить! Сколько трудов потратила на них Русь! Походы, войны, осады... Жертвы бесчисленные - все по-пустому! Аки вампир кровавый, высасывает из нас Казань кровь и силы... Давно ли я, Иван, царствую - и уже третий поход приходится затевать...

третий поход за четыре года!.. Велик нам подвиг предстоит, бояре, и коли справимся, процветет русское государство и пойдет в богатырский рост. С востока переведем взоры на запад - к исконным вотчинам, что отхватили у нас жадные немцы и свей138. То вижу внутренними очами, в том готов страшную клятву дать!..

Царь закончил с необыкновенной силой убеждения. Он замолчал, и горящие глаза его впивались в лица советников: ясна ли для них великая важность того, что им замышлено?

Большинство членов Думы поняли необходимость последнего, решающего похода, а несогласные не решились выразить сомнения.

Раздались громкие возгласы:

– Кончим дело!

– Не попятимся, государь!

– Святую истину сказал ты, Иван Васильевич!

– Хватит татарам озоровать!

– Наши люди, на мухамеданов работая, всю силушку повымотали!..

Царь поднял руку, призывая к молчанию:

– Согласье принимаю. Токмо глядите, бояре, пускай нелицемерно будет ваше слово: великие трудности предстоят!

– Не покривим душой, государь!

– Пускай же весь свет знает, что Москва за правду постоит до последнего!
– Царь встал с трона, выпрямился.

По чину думного сиденья поднялись и бояре.

– Кто поведет рать в поход?
– приложив губы к уху Ивана, спросил Алексей Адашев.

– Кто?
– удивился царь, тряхнув подстриженными в скобку волосами.
– Я и поведу.

Этот быстрый обмен словами не ускользнул от слуха советников. Намерение царя вызвало смущение. Бояре полагали, что государь не захочет снова подвергнуть себя опасностям и тяготам бранной жизни.

Иван обвел глазами членов Думы. Только Макарий, Сильвестр, Курбский, Адашев и еще два-три боярина из молодых смотрели сочувственно, в глазах остальных он читал несогласие.

Князь Никита Ростовский сказал:

– Не прими за обиду и поношение, государь: лучше б тебе на Москве остаться! А вдруг, как и прежде бывало, крымчаки с казанцами сговорятся, и когда ты войско на Казань поведешь, крымская орда на Москву нагрянет? Кто же тогда, окромя тебя, стольный город защитит? А на Казань рать вести - мы твои слуги. Кому укажешь - тот и воевода.

Царь задумался. Довод Ростовского был серьезен: опасно оставлять Москву на попечение бояр. Но еще опаснее посылать рать на Казань с одними воеводами, которые без царского глаза обязательно перессорятся и погубят дело.

Ведь случилось же в правление отца его, Василия Ивановича139: князья Иван Бельский и Михайло Глинский, оба знаменитого рода, после успешных боев с противником подошли к Казани. Городские ворота были открыты, и казанские воины разбежались. Но Бельский и Глинский проспорили три часа, кому из них первому войти в город, и потеряли удобный случай взять Казань. Да и прошлый поход оттянулся на месяцы из-за воеводских раздоров...

После обсуждения решили: войска в поход поведет царь, а Москву, если случится надобность, станут защищать воеводы.

– Нынче в поход!
– воскликнул царь.
– В безмятежном житии не суждено нам проводить время. И пусть будет что будет!

Думный дьяк записал: "Государь указал, и бояре приговорили идти походом на непокорную Казань".

Сам царь вышел на Красное крыльцо объявить народу решение Думы; за ним показались митрополит и бояре. Иван Васильевич оглядел площадь. Море людских голов зашевелилось. Многие поднимались на цыпочках, чтобы увидеть государя; другие крестились на царя, как на икону; третьи высоко подбрасывали шапки, пугая ворон, примостившихся на крестах церквей.