Зодчий
Шрифт:
Пораженный этой вестью, Зульфикар умолк. С этого дня он старался даже не глядеть на дочь своего устада, не слушать ее шутливые и озорные словечки, а уж отвечать ей почитал за великий грех. Да и о чем нм говорить? Ведь зодчий Наджмеддин Бухари и устад Кавам — знатные люди Герата, его опора, а Зульфикар и Заврак обязаны помнить, что они только ученики, и у них одна цель — набираться знаний, научиться ремеслу. Для того они и приехали сюда. Эта мысль угнетала, более того, печалила Зульфикара. С первой же встречи, с первого же взгляда Бадия как полновластная хозяйка вошла в его сердце.
Приглядывался Зульфикар и к сыну зодчего
Но больше всего поражало Зульфикара равнодушие Низамеддина к ремеслу отца. Как может сын не воспользоваться такой редкой удачей — учиться у собственного отца? Низамеддин похож на человека, умирающего от жажды на берегу реки, думал Зульфикар. Неужто нет у него желания испить хоть каплю из этого чудесного источника? Солнечные лучи равно озаряют и обогревают землю, но, на нашу беду, бок о бок вырастают прекрасный цветок и горькая полынь.
Вскоре Бадия заметила, что новый ученик отца не обращает на нее никакого внимания. Однажды она вышла в наружный двор, где находились комнаты учеников, и встала на пути возвращавшегося с работы Зульфикара. Она оглядела его с головы до ног. Внезапное появление прелестной девушки, которая обычно не обращала внимания на живущих в доме учеников, поразило Зульфикара. «Очевидно, юная госпожа желает поручить мне какое-то дело», — подумалось ему. Он смущенно поклонился ей и густо покраснел. Потом, увидев, что поблизости никого нет, обратился к ней:
— У уважаемой госпожи есть поручения?
— Нет.
— Тогда разрешите мне пройти в свою комнату, — Нет! Я хочу хорошенько вас разглядеть.
— Пожалуйста! — Зульфикар уже оправился от смущения и посмотрел прямо в ее прекрасные глаза. — Ну как, не очень плохая картина?
— Нарисовано неплохо… но вот содержание…
— Не интересуйтесь, уважаемая госпожа, содержанием этой картины. Она не стоит вашего внимания, — осторожно заметил Зульфикар.
— Очень может быть…
Зульфикар не ответил и опустил голову.
— Простите, — сказала она через минуту, — я задержала вас.
— Не стоит просить прощения. Вы оказали мне милость, удостоив разговора, и я счастлив.
— А если так, то почему же от вас я не слышала ни слова, хотя вы уже давно живете здесь?
— Есть в вас некая непреодолимая сила, и стоит вам лишь появиться, как я теряюсь. Началось это с первого же дня моего приезда. Человек не может смотреть на солнце, вот так и я…
— А вы, оказывается, красноречивы… — И, словно решив, что на сегодня достаточно, Бадия заговорила о другом — Проголодались? Принести еду?
— Нет, госпожа, я сыт.
— Когда явится Заврак Нишапури, пусть придет ко мне во внутренний двор, я дам еду…
Бадия
«Разговорилась-таки, — подумал Зульфикар, — а я целый месяц боялся рот открыть».
Еще в Бухаре приятель не раз внушал ему, что когда разговариваешь с девушкой, главное — смелость, только смелость, иначе останешься навсегда в тени.
С этого первого разговора, можно сказать, и началось знакомство Зульфикара с Бадией, Событие это Зульфикар держал в тайне от Заврака и Гавваса Мухаммада, но огонь, вспыхнувший в сердце его, был источником безграничного счастья. Он сам дивился, как и чем мог он обратить на себя внимание этой несравненной девушки. Казалось бы, и не красив, и не знатен, и не чета Худододбеку. Более того — чужеземец. А на прелестную дочь зодчего заглядывается не только Худододбек, но и дорогой гость этого дома царевич Байсункур-мирза. Когда кто-то сказал, что такая девушка достойна украсить дворец одного из царевичей, Масума-бека возразила:
— Вовсе нет. Не будет моя дочь служанкой царевича, а будет царицей простого смертного.
Уставший после работы Зульфикар лежал в своей комнате и думал о Бадие. «А может, она только от скуки или забавы ради удостоила меня своим вниманием? Или она просто неискренна?»
Он слыхал, что гератские девушки общительны и приветливы. Наверно, нет на свете другого такого города, как Бухара, где женщины закрывают лицо и руки и не смеют при мужчине поднять голос.
Прошло больше часа. Бадия снова появилась во дворе и, повернувшись к окнам комнат учеников, позвала:
— Ага Заврак!
Заврак пользовался особым ее доверием, он беспрепятственно входил во внутренний двор и выполнял все работы, которые полагалось бы делать Низамеддину — старшему и единственному сыну зодчего.
Бадия относилась к Завраку как к родному брату, называла его «ага» — брат и, не задумываясь, давала ему поручения. Сейчас Заврак Нишапури, только что вернувшийся домой и что-то весело рассказывавший Зульфикару и Гаввасу, прервал беседу на полуслове и выскочил из комнаты на зов Бадии. Он боялся показаться в ее глазах нерасторопным или медлительным и не желал, чтобы Бадия, единственная и любимая дочь его учителя, недовольно хмурила бровки.
— Я здесь, госпожа Бадия.
Бадие нравилось, когда ее величали госпожой — бека, ведь к имени младшей дочери государя, красавицы Гульгун-Ако, тоже добавлялось слово «бека» — госпожа.
— Возьмите еду, — сказала Бадия, — устала держать. Что же мне теперь, прикажете кормить вас, как маленьких? Уговаривать, уламывать?
— Простите, я не сразу услышал, госпожа, — оправдывался Заврак.
— Что это ваш бухарец так мало ест? — продолжала Бадия. — Ему не по вкусу, видно, наша еда. Скажите, что придется все-таки есть нашу невкусную гератскую пищу.
Зульфикар прислушивался к словам Бадии, сидя у себя в комнате.
— Нет, нет, что вы, госпожа Бадия, еда, приготовленная вашими руками, не может быть невкусной, наоборот, это такая прекрасная, необыкновенная еда, что, если я когда-нибудь уеду в Нишапур, я просто пропаду без нее. Я ведь привык к вашей стряпне, совсем разбаловался. Конечно, никогда я не покину своего учителя, но если вдруг мою сказочно прекрасную госпожу похитит какой-либо бек или принц, то я буду плакать и взывать к господу богу и, словно верный пес, пойду искать мою госпожу, рано или поздно найду ее и лягу стражем у ее порога…