Золотая братина: В замкнутом круге
Шрифт:
Открывались двери соседних номеров, маячили любопытные и испуганные лица. Подошел служащий отеля в униформе.
– Какие проблемы, господа?
– Да ничего серьезного, – ответил господин Вайтер. – Наш приятель шалит немного. Вы не беспокойтесь, мы сейчас с ним сами разберемся.
– Может быть, взять у портье второй ключ?
– Нет, нет! Не утруждайтесь. Он сейчас откроет.
– Все-таки я спущусь к портье. – И служащий отеля заспешил к лестнице.
В этот момент в коридоре прозвучал голос, принадлежащий господину лет шестидесяти из соседнего номера – физиономия
– Да это же русский граф, которого московские большевики на процесс подвигли.
– Момент, – тихо проговорил товарищ Фарзус. – Ну-ка прикройте меня от посторонних глаз.
Забродин и Сарканис спинами загородили товарища Фарзуса. Господин Иоганн Вайтер извлек из кармана связку диковинных металлических штук, среди которых были и ключи, произвел несколько быстрых, еле уловимых движений – и дверь, скрипнув, открылась…
– Ганс, – приказал господин Вайтер Мартину Сарканису, – постойте, дружище, у двери. Сейчас явится челядь отеля. Скажите им: у нас все в порядке.
Мартин остался у двери, а двое вошли в номер к Алексею Григорьевичу. Товарищ Фарзус, тесня графа, двинулся в гостиную. Алексей Григорьевич, пятясь, смотрел на вошедших налитыми кровью глазами и вид являл ужасный: всклокоченные волосы, мокрый, слюнявый рот, растерзанная рубаха, брюки не застегнуты, граф был без ботинок – одна нога босая, другая в носке. А в гостиной перед товарищем Фарзусом и Забродиным предстала картина полного разгрома: два кресла опрокинуты, пол усеян осколками разбитых бокалов, на столе скатерть, залитая вином, несколько бутылок темного портвейна, тут же поднос с бокалами на высоких тонких ножках (судя по осколкам, половина их, доставленных в номер, видимо по заказу, была уже перебита). И всюду – на столе, на полу, на диванах – валялись сегодняшние утренние газеты с кричащими заголовками на первых полосах: «Граф Оболин – агент Москвы», «Процесс, организованный большевиками», «Созвана правительственная комиссия», «Кто они, стоящие за спиной графа Оболина?», «Прогноз доктора Граубе: процесс не состоится…»
– Все понятно, – подвел итог товарищ Фарзус, – Алексей Григорьевич ознакомился с прессой раньше нас.
«Скорее всего, одновременно с нами», – подумал Глеб Забродин. Граф Оболин тем временем, шатаясь, подошел к столу, налил в бокал, стуча горлышком бутылки о его край, темный, почти черный, густой портвейн, выпил до дна, судорожно глотая, и по небритой шее заходил кадык, потом со всего маху хватил бокал об пол. Постучали во входную дверь, Мартин открыл ее, и было слышно, как кто-то спокойно сказал:
– Все в порядке.
И тут граф Оболин, сев в кресло, вцепившись руками и подлокотники, заговорил:
– Какое общество! Вся банда в сборе… Нет, как же это я?… Доверился… Кому? – Он сделал неверный жест рукой, обводя всех присутствующих в гостиной, и вдруг сказал: – Сатане! Сатане доверился! Ведь вы – дети сатаны! Нечистая сила захватила Россию!.. И вам – «Золотую братину»? Я… собственными руками… Ослеп… Наваждение! Чары! Господи! Прости мою душу грешную!.. Знаю, знаю, за что: за Дарьюшку. Сатанинская у нас с нею любовь. Замолю… Уйду в монастырь… Уйду… – И он забормотал
– Ладно, – тихо произнес товарищ Фарзус.
И быстро подошел к Алексею Григорьевичу. Последовал короткий мгновенный удар ребром правой руки в шею около уха – и граф Оболин, уронив голову на плечо, кулем сполз с кресла на пол.
– Спокойно, – пояснил товарищ Фарзус, энергично массируя руку. – Удар вполне безобидный. Отключился часа на два. Да и проспаться надо нашему графу. Давайте-ка положим его на диван.
Алексей Григорьевич оказался непомерно тяжелым.
– А теперь прошу всех садиться. Подведем не самые радостные итоги.
Они сели вокруг стола с залитой скатертью, посреди хаоса и разгрома, царивших в гостиной.
– Главный результат… – Товарищ Фарзус выглядел вполне спокойным. – Процесс после этих публикаций не состоится ни при каких обстоятельствах…
– Я считаю, – перебил Глеб Забродин, – что накануне процесса вы совершили серьезную ошибку. Впрочем, и себя я виню, что не вмешался.
– Поясните, – спокойно попросил товарищ Фарзус, прямо смотря на Забродина.
– Накануне процесса надо было сдать Толмачева немецким властям – и тогда никаких разоблачений в газетах не последовало бы. Никита попросту ничего бы не узнал о процессе, сидя за решеткой.
И в этот момент Глеба осенило: «Фарзус знал о подкопе под Нейгольберга». Товарищ Фарзус продолжал в упор смотреть на Забродина: «Он догадался о том, что я знал о подкопе» – и сказал с легкой усмешкой:
– А как же Дарья? Как бы мы ее вернули Алексею Григорьевичу?
– Вот только эту операцию и надо было разработать накануне процесса. И я не вижу особых препятствий к ее осуществлению. Дарья не привязана к Никите. Была не привязана… А Толмачев на полдня уезжает на свою так называемую работу. Повторяю: ваше решение мне непонятно.
Товарищ Фарзус молчал и думал: «Устроить бы тебе, умник, аварию на пути к родным пенатам».
– В той ситуации, которая сложилась, – продолжал Глеб Забродин, – возникает прямая угроза жизни Алексея Григорьевича. И исходит она от Толмачева, находящегося на свободе.
«Это так», – подумал Фарзус.
– И поэтому графа Оболина ни в коем случае нельзя оставлять здесь, в Берлине…
«А было бы неплохо, – подумал товарищ Фарзус. – Баба с возу – кобыле легче. Убрать графа руками Никиты – милое дело». И сказал:
– Совершенно верно. Мы об этом позаботимся…
– Не мы, – возразил Забродин. – Я. Мне поручена забота о жизни и безопасности графа Оболина. Я сопровождал его из Осло, вместе мы и вернемся.
«И в Швеции, – подумал Глеб, – Алексей Григорьевич сменит место жительства. Может быть, следует подумать о другой стране».
– Что ж, аминь, – заключил товарищ Фарзус. – Должен констатировать: в этой игре, где ставкой была вторая половина «Золотой братины», мы потерпели поражение. Но охота продолжается! – Господин Иоганн Вайтер потянулся к бутылке. – Граф не все выпил. Предлагаю абстрактный тост, чтобы не искушать судьбу. За удачу! – Он разлил вино по бокалам. – Как это в знаменитой опере? «Что наша жизнь? Игра!»