Золотая чаша
Шрифт:
— Нет, я ничего подобного не думал.
— Следовательно, ты наме…
— Я еще не кончил с Генри Морганом. У него был талант к пиратству, сделавший его великим. А вы тут же вообразили его великим правителем. И сделали его вице-губернатором. Чем уподобились большинству. Вы считаете, что человек, блистающий в чем — то одном, обязательно будет блистать и на любом другом поприще. Если человеку удаются хитроумные механические игрушки, вы уже полагаете, что он способен командовать огромными армиями или управлять государством. Вы думаете,
— Наоборот?
— Шутливая альтернатива, государь. Словесный выкрутас, чтобы заслужить улыбку, не более того.
— Ах, так! Ну, а Морган и его безумие?..
— Конечно, он дурак, государь, не то он сейчас ковырял бы землю в Уэльсе или ломал камни в рудниках. Но он чего — то хотел и по глупости решил, что сумеет добиться своего. И благодаря глупости действительно добился… отчасти. Вспомните принцессу!
Король уже снова улыбался.
— Мне еще не встречался мужчина, который говорил бы правду женщинам или о женщинах. Почему бы это, Джон?
— Пожалуй, государь, вы поймете, если сначала объясните, что это за царапина у вас под правым глазом. Вчера ее там не было, и она очень похожа…
— Да — да… неловкий брадобрей. Умеете вы, Джон, оскорблять исподтишка. Порой вы даже не замечаете как. Научитесь владеть собой, если намерены оставаться при королевских дворах на долгий срок.
Генри Морган восседал в судейском кресле в Порт-Ройале. Перед ним на полу слепящим надгробием лежала глыба белого солнечного света. Бесчисленные мушиные оркестры выводили свои надоедливые симонии во всех углах обширного зала. Жужжащие голоса адвокатов и стряпчих вели более громкие партии, но в той же тональности. Сонно бродили судебные приставы, и одно дело сменялось другим.
— Ваша милость, призошло сие пятнадцатого числа сего месяца. Уильямсон вошел в сад Картрайта, дабы самолично убедиться… убедиться, ваша милость, что дерево растет именно так, как описывалось. Но пока он находился там…
Дело было доведено до монотонного финала. Сэр Генри по ту сторону широкого стола сонно пошевелился. Стражники ввели угрюмого бродягу в рубище из рваной парусины.
— Обвиняется в краже четырех сухарей и зеркальца у Имярека, ваша милость.
— Доказательство?
— Его захватили на месте преступления, ваша милость.
— Украл ты или не украл четыре сухаря и зеркальце?
Лицо обвиняемого стало еще угрюмее.
— Я им сказал.
— Ваша милость, — рявкнул стражник.
— Ваша милость.
— С какой целью ты украл означенные
— По нужде.
— Говори «ваша милость»!
— Ваша милость.
— Какой нужде?
— Сухари, чтоб съесть.
— Ваша милость.
— Ваша милость.
— А зеркальце?
— Зеркальце, чтоб на себя посмотреть.
— Ваша милость.
— Ваша милость.
Преступника увели отбывать срок его заключения.
Затем
— Обвиняется в блуде и притонодержательстве. ваша милость.
— Притонодержательство противозаконно, — с раздражением сказал сэр Генри. — но с каких это пор мы караем людей за блуд?
— Ваша милость, природа этой женщины… Попечение об общественном здоровье… Мы полагали, что суть обвинения ясна.
— А — а! Да — да. Под замок ее! И побыстрее!
Женщина завыла.
Сэр Генри уткнул лоб в ладони и даже не взглянул на очередных арестантов.
— Обвиняются в пиратстве, ваша милость, в нарушении королевского мира, в военном нападении на подданных дружественной державы.
Сэр Генри быстро покосился на обвиняемых. Один был толстячком с выпученными от ужаса глазами, другой тощим, седым и одноруким.
— Доказательства их вины?
— Показания пяти свидетелей, ваша милость.
— Ах, так? Признаете вы себя виновными или нет?
Высокий обнял единственной рукой плечи товарища.
— Признаем, ваша милость.
— Признаете, что виновны? — в изумлении вскричал сэр Генри. — Но пираты никогда не сознаются. Таких прецедентов еще не было!
— Мы признаем себя виновными, ваша милость.
— Но почему?
— Пятьдесят человек видели все своими глазами, ваша милость. Зачем нам отнимать у вас время, запираясь, если пятьдесят свидетелей тут же опровергнут нас под присягой? Нет, мы смирились со своим жребием, ваша милость. Мы не стыдимся ни последнего нашего деяния, ни всей нашей жизни. — Жилистая рука крепче обвила плечи флибустьера, смахивавшего на бочонок.
Несколько мгновений Генри хранил молчание. Потом поднял на них утомленный взгляд.
— Я приговариваю вас к повешению.
— К повешению, ваша милость?
— За шею. Пока в вас не угаснет жизнь.
— Вы сильно изменились, сэр.
Сэр Генри наклонился вперед и вперил взгляд в арестантов, потом его губы растянулись в улыбке.
— Да, — сказал он негромко. — Я изменился. Тот Генри Морган, которого вы знали, это вовсе не сэр Генри Морган, который приговорил вас к смерти. Теперь я убиваю не в свирепых схватках, не в ярости, а холодно — потому что не могу иначе. — Сэр Генри повысил голос. Очистить зал, но поставить охрану у дверей. Я желаю допросить обвиняемых с глазу на глаз.
Когда они остались одни, он сказал:
— Я сам знаю, что изменился, но скажите мне, какие изменения вы заметили?
Бургундцы переглянулись. — Скажи ты, Эмиль.
— Вы вот в чем изменились, сэр. Прежде вы знали, что вы делаете. Были уверены в себе.
— Вот — вот, — перебил второй. — Теперь вы не знаете… вы больше в себе не уверены. Когда — то вы были самим собой. А такому человеку можно доверять. Теперь же вас словно трое. И доверься мы одному из вас, то опасались бы остальных двух.