Золотая чаша
Шрифт:
Пол пришел на помощь девушке.
– Она права, дядя Дэн. Этот процесс уже идет. Мы же говорим не о таких машинах как мой «стивенс дьюри» или «рено». Конечно, дешевый автомобиль похож на тележку без лошади и выглядит он уродливо, как давно нечищенная угольная печь, но все же он способен довезти вас куда нужно всего за триста девяносто пять долларов.
– Не так уж это дешево, – сухо ответил Дэн. – Большинству не скопить и этой суммы. Я бы например не смог позволить себе эту покупку.
Какой он сегодня раздражительный, подумал Пол. В чем, интересно, причина.
Альфи, обычно не слишком восприимчивый к таким тонкостям, на сей раз тоже, видимо, что-то почувствовал, потому что с нарочитым оживлением заметил:
– Перед тем как ложиться спать, неплохо бы нам всем как-то развлечься. Как насчет того, чтобы прочитать нам свои стихи, Мег, – обратился он к дочери и объяснил собравшимся: – Мег пишет неплохие стихи. Лицо девочки омрачилось.
– Мне не хочется.
– Ну, не упрямься, – уговаривал ее Альфи. – Не будь такой застенчивой. Давай.
Девочка, довольно крупная для своих восьми лет, в этот момент как-то вся съежилась и стала казаться меньше и моложе.
– Это обязательно? – она умоляюще посмотрела на мать.
– Конечно, раз папа тебя просит, – откликнулась Эмили, не поднимая глаз от вышивания.
Мег хмуро спросила, читать ли ей наизусть или по книге.
– Конечно, наизусть, – сердечно ответил Альфи.
В них нет ни малейшего понимания, подумала Хенни, вспомнив свое детство; она увидела себя в этой нескладной девочке, которая, повернув ноги носками внутрь, прижав руки к бокам и держа ладони на животе, принялась декламировать стишок о семье кроликов.
Эмили, наклонившись к Хенни, прошептала:
– Мы хотим воспитать в ней уверенность в себе. Она такая застенчивая и впечатлительная. Представляешь, она плачет, когда мы в сентябре возвращаемся в город – переживает за своих кроликов.
«Застенчивая, – сердито подумала Хенни, – а какой же ей еще быть, если она не может понять, кто она такая, а вы ей в этом совсем не помогаете».
Чем-то отношение Альфи и Эмили к дочери напомнило ей отношение Дэна к Фредди, хотя причины для этого были в обоих случаях разными. И она взмолилась про себя, чтобы Дэн не стал просить Фредди сыграть на рояле. Фредди всегда долго колебался, и эти колебания производили неприятное болезненное впечатление, если же он все-таки садился за рояль, то играл слишком долго. Он бы нагнал смертельную скуку на Эмили и Альфи, не разбиравшихся в музыке. О, только бы Дэн не стал приставать к Фредди.
К счастью, сегодня этого не случилось. Еще некоторое время в гостиной шел малосодержательный разговор, потом бой часов прервал его. Эмили отложила вышивание. Альфи открыл дверь и выпустил собак. В комнату хлынул свежий душистый воздух, выманивший всех из дома.
Квакши закончили свой концерт. Покачивающаяся от ветра верхушка древнего бука четко вырисовывалась на фоне неба с мерцающими на нем звездами. Внизу земля была скрыта глубокими синими тенями.
Первой заговорила Мими:
– Я вернусь в дом. После того, как мама переболела пневмонией, я ужасно боюсь простудиться.
Альфи позвал собак,
– Вы можете ложиться, – сказала Лия, – а я пройдусь к пруду, посмотрю на отражение звезд в воде. Такой изумительный вечер, жаль тратить время на сон. Вы же говорили то же самое, дядя Альфи. Кто со мной? Фредди?
– Да ведь темно, хоть глаз выколи, – проворчал Дэн. – Ты можешь споткнуться о камень и сломать ногу.
Лия засмеялась.
– Не беспокойтесь. Я вижу в темноте, как кошка. Пол заметил сердитое выражение, промелькнувшее в глазах Дэна, но оно тут же исчезло, и Пол отвернулся.
С минуту они стояли, глядя, как Лия идет вниз по дорожке, и Фредди следует за ней. Потом они скрылись среди деревьев, а все остальные вернулись в дом.
Подошел к концу последний день их пребывания у Альфи. Поздним вечером Дэн бросил свою рубашку на кровать в отведенной им комнате с темной ореховой мебелью и проворчал:
– Что за дурацкий обычай переодеваться к ужину? Слава Богу, завтра мы уезжаем. Ну, скажи на милость, зачем нужно надевать что-то особое, чтобы поесть? – Он уронил запонку для воротничка и, нагнувшись, принялся искать ее под секретером. – Ненавижу одеваться.
Его всегдашнее ворчание по поводу одежды давно стало предметом семейных шуток. Фредди, напротив, уделял своему гардеробу большое внимание и, собираясь на этот уик-энд, долго думал, какие костюмы ему с собой взять. Он и ребенком всегда выглядел чистеньким и опрятным. Хенни хорошо помнила его маленький пиджачок в полоску, галстук, завязанный бантом, ботинки с матерчатым верхом, застегивающиеся на пуговицы, и то, как ему нравилось прикасаться к новой одежде.
Стоя сейчас перед зеркалом, она рассматривала брошь, приколотую к лифу ее платья из тафты. Брошь досталась ей от бабушки Мириам; она красиво переливалась.
Дэн оценивающе посмотрел на нее.
– Ты интересная женщина, Хенни.
– Правда?
– Я тебе всегда это говорил.
Да, и я каждый раз удивляюсь и сомневаюсь. Мне бы следовало не думать о своей внешности, относиться к ней так же, как Дэн к своей.
Дэн уже улегся. Он потянулся, и под молочно-белой кожей заиграли мускулы. Он совсем не постарел, и Хенни пришло в голову, что он будет выглядеть точно так же и тогда, когда она превратится в дряхлую развалину.
– О чем ты думаешь? – спросила она, увидев, что он нахмурился.
– Я думал, что, возможно, Фредди и в самом деле следует поехать с Полом в Европу.
– Ты что, изменил свое мнение?
– Может быть.
– Ну, мы с тобой не были в Европе и ничего, не умерли.
– Верно, но ты должна признать, что ему представилась прекрасная возможность.
– Я не знаю, что я думаю об этой поездке, особенно с Полом.
– Особенно с Полом? Ты меня удивляешь.
– Ты знаешь, я обожаю Пола. До рождения Фредди мое сердце принадлежало ему, да и сейчас это не изменилось. Но… он сибарит, – она поколебалась. – Сын богача, коллекционер произведений искусства. Не думаю, что Фредди пойдет на пользу, если он приобретет вкус к роскоши.