Золотая девочка, или Издержки воспитания

Верехтина Ирина Георгиевна

Отар молчал, мял в руках карандаш. Раздался хруст. – «Ирина Львовна, карандаш сломался. Можно взять?» – Встал из-за парты, прошел к роялю, где стояли в стакане остро отточенные карандаши, вернулся на место. Кррак! – «Ирина Львовна, можно ещё взять?»

– Можно. Но можно выйти, ведь ты этого хочешь, Отар? И возвращайтесь дописывать диктант, оба. Так. Группа, прекратили ломать карандаши, у вас это вряд ли получится, для этого пальцы железные

нужны… Пишем все диктант. На этот раз придётся самим, эта парочка вряд ли вернётся. Ннн-да.

Открылась дверь, и в класс вошла Маринэ. Прошла, глядя в пол, села за свою парту и принялась водить карандашом по нотным строчкам. Вслед за ней тенью скользнул Отар, сверкнул на класс злыми глазами и тяжело уселся на своё место. «Привёл, надо же! А девочка его слушается, хотя он младше на целый год. Издержки воспитания… Ну что ж, спасибо ему, исправил мой педагогический промах» – улыбнулась Ирина Львовна. Отар заговорщически ей подмигнул и, опустив глаза, занялся диктантом (Маринэ умудрилась передать Отару его вариант, иначе бы его в конце концов исключили из школы, а Маринэ этого не хотела).

Урок продолжался, диктант каждый писал самостоятельно. Маринэ сидела, сложив на коленях руки – давно написала свой вариант и теперь маялась без дела в ожидании, когда окончится урок. Ирина Львовна едва сдерживала улыбку: нечем девочке заняться…

Вот это удача!

Маринэ всё сходило с рук: Ирина Львовна восхищалась её умением писать диктанты престо кон фуоко (итал. муз. термин: «быстро и с огнём») и закрывала глаза на многое. Но однажды Маринэ с Отаром «перешли границы»…

Это случилось в конце мая. Стояла необыкновенная, прямо—таки африканская жара. Маринэ, привыкшая к абхазскому горячему лету (тридцать восемь градусов в тени и сорок два на солнце ни у кого не вызывали удивления), только пожимала плечами, Отар как всегда молчал, остальные совсем скисли.

Группа в полном составе сидела и лежала в тени огромной берёзы, дожидаясь Ирину Львовну, которая почему-то опаздывала (в учительской сказали, что она «задержится минут на двадцать пять, что-то там с ребенком, но занятия не отменяются» и велели им «погулять»). Маринэ с Отаром хватило времени, чтобы воспользоваться неожиданной удачей. А изобретательности им хватало всегда.

– Айда за мороженым! Мы тут в асфальт вплавились, а Ирка гуляет (называть так Ирину Львовну они позволяли себе только когда она была далеко). – Ну, кто пойдёт? Или нам с Маринкой одним?.. Боитесь, что горло схватит и петь не сможете? Да ни фига! С одной пачки ничего не будет, мы с Маринкой каждый день едим, и ничего (Маринэ при этих словах опустила

голову, сосредоточенно разглядывая пряжку на туфельке и изо всех сил сжимая губы).

К приходу Ирины Львовны группа сидела в классе, вполне довольная жизнью.

– Ну, приступим, – обратилась она к классу – Хочу извиниться перед вами за опоздание. Мне из садика позвонили, Мишенька пуговицу откусил и пп-проглотил, и я… Я чуть с ума не сошла! – Ирина Львовна всхлипнула, вновь переживая ужас случившегося. Группа сидела с каменными лицами (не маленькие, выпускной класс). – Спрашиваю, болит животик? Он головой мотает, не поймёшь… Спрашиваю, пуговица-то хоть красивая была? А он из кармашка достал – вот, смотри! Не глотал он ничего, пошутил он так, боялся, что воспитательница отберёт. Пуговица-то не его… У них там девочка пришла новенькая, в платьице с аппликацией из пуговиц. Мишеньке она очень понравилась, и платье понравилось, он и откусил! – рассказывала Ирина Львовна. И не выдержав, расхохоталась. Группа повалилась на парты в приступе неудержимого смеха. Смех прозвучал неожиданно хрипло.

Отсмеявшись, вытащили из портфелей нотные тетради. Ирина Львовна вызывала всех по одному и предлагала спеть мелодию с листа. Но не тут-то было: петь никто не мог, все сипели и хрипели так, что «слушатели» корчились от смеха, а когда вызывали их самих, хрипели и сипели… (прим.: от мороженого, если его глотать кусками – а все так и делали, потому что торопились и потому что так вкуснее, – от мороженого моментально садятся связки, и петь после этого… мягко говоря, проблематично)

После четвертого «певца-исполнителя» Ирина Львовна тяжелым взглядом оглядела класс. Маринэ сидела, не поднимая глаз от тетради. Отар беспечно жевал карандаш.

– Тааак… Метревели. – Маринэ грациозно поднялась из-за парты, и Ирина Львовна в который раз удивилась, как неуловимо она это делает. Серебристый голосок безошибочно и звонко вывел все изгибы мелодии.

– Тааак… Темиров. – Отар спел довольно прилично, сфальшивив в конце. («А говорят, у мальчиков в этом возрасте голос ломается. У этого не ломается, всё не как у людей»).

– С вами всё ясно, мороженого вы не ели. Остальных сегодня можно не вызывать, – безошибочно определила Ирина Львовна. – Поднимите руки, кто ел мороженое? (лес рук). Тааак. Урок сорван. Ну, что вы сидите, идите домой. Вы ведь этого добивались? Идите. Я тоже виновата, не должна была опаздывать… Один-один, ничья. – Ирина Львовна сняла очки и… улыбнулась. Значит, не сердится. Она хорошая и добрая, и всё им прощает, любые выходки. Ей сегодня столько пришлось пережить… А они добавили.

Конец ознакомительного фрагмента.