Золотая формула

Меретуков Вионор

…Я задержался у массивной двустворчатой двери. Воззрился на сияющую латунную табличку.

Текст на табличке гласил, что за дверями находится кабинет доктора Розенфельда, дипломированного стоматолога, которому в соответствии с Законом о частной врачебной практике официально разрешено копаться в полости рта любого индивидуума, при условии, что у индивидуума есть проблемы с зубами и нет проблем с наличностью.

Интересно, а как становятся стоматологами? Или судмедэкспертами? Или патологоанатомами? Особенно – патологоанатомами.

Неужели мечтают об этом с детства? Или приходят к такому диковинному решению после долгих и мучительных раздумий в нежном юношеском возрасте? Легко понять восторженного отрока, который горит желанием стать знаменитым путешественником, артистом или писателем. Труднее понять того, кто с детства грезит о гнилых зубах. Или жаждет порыться в содержимом желудка трупа. Профессии, бесспорно, полезные, нужные, но мечтать о бормашине, скальпеле или прозекторской ножовке, которой пилят ребра…

Я позвонил, замок щелкнул, двери сами собой распахнулись, и я с тяжелым сердцем вступил в приемную.

Сестричка, и вправду, оказалась прехорошенькой. Надо бы узнать у Мишки, есть ли у нее подружки. Саму сестричку Розенфельд, естественно, до поры до времени никому не уступит.

Девушка повернула ко мне кукольное личико.

Я прижал руку к щеке и, состроив страдальческую гримасу, прошепелявил:

– Старосельский. Смертельно больной. По предварительной записи. Прибыл точно по расписанию.

Девушка улыбнулась. Зубы у нее были фарфоровые.

– Пройдите, доктор ждет вас, – проворковала она.

В приемной находилась полная женщина с золотушной девочкой-подростком. Они расположились на низком кожаном диванчике. Женщина держала на коленях иллюстрированный журнал. У девочки были некрасиво расставлены ноги. Я успел заметить, что у мамаши и дочери густо подведены глаза.

Мамаша при моем появлении не подняла головы, девочка же бросила на меня дерзкий взгляд. И едва заметно подмигнула.

Слегка озадаченный, я пересек приемную и толкнул дверь в кабинет.

И вот же причуды подкорки и затуманенного зубной болью сознания! В то время как малолетка строила мне глазки, а ее мамаша листала журнал, а пола белоснежного халата моего друга Мишки Розенфельда от сквозняка взметнулась и на мгновение зависла в воздухе, а я, прерывисто вздыхая, переступал порог кабинета, меня внезапно охватило неистовое желание пережить всех, кого видели в эти минуты мои глаза.

Мишку, учитывая его образ жизни, не так уж трудно представить в роли главного героя на кладбищенской церемонии. Мамашу золотушной девчушки пережить раз плюнуть: она – моя ровесница. Хуже с самой девчушкой, она моложе меня лет на тридцать. Кстати, такие вот золотушные да малокровные, беспрестанно болея и чуть ли не умирая, живут, к сожалению, куда дольше самых победительных здоровяков. Оставалась миловидная сестричка. Но на нее у меня просто не хватило времени.

–

Закрой дверь и садись, – буркнул Мишка. Он был сегодня не в духе. Позже он рассказал, что жена уличила его во лжи. Некая анонимная доброжелательница (подозревать можно было кого угодно) сообщила ей о новой Мишкиной возлюбленной.

Заурядных потаскушек красавица Регина ему прощала. Но тут, похоже, дело было нешуточное.

Утром, по привычке роясь в карманах мужа, она обнаружила платок со следами губной помады. Все бы ничего, и Мишка бы отбрехался, но платок был женский. И, что самое главное, платок был батистовый и кружевной. Помимо этого, он нес в себе ароматы дорогих духов: Регина в этом разбиралась. И Регина, сопоставив платок и донос анонима, почувствовала угрозу своему не совсем тихому семейному счастью. И надавала Мишке тумаков.

…Мишка в кабинете был один, он редко прибегал к помощи ассистентов, работал, так сказать, по старинке. Мишка быстро осмотрел полость рта и, не скрывая ликования, вынес вердикт:

– Экстракция!

– Что это значит?

– Удалять!

– Может, пломбу?

Мишка отрицательно замотал головой.

– Не смеши меня!

Я взглянул на мощные Мишкины руки.

– Черт с тобой! Рви!

Мишка оживился. Он даже заурчал от удовольствия.

Я возмутился:

– Чему радуешься, живодер?

Мишка взял в руки стоматологические щипцы.

– Я бы поостерегся оскорблять вооруженного дантиста!

У Мишки внезапно поднялось настроение.

– Нуте-с, как будем удалять? С обезболиванием? Или без?

– То есть, как это – без?! – перепугался я.

Вместо ответа Мишка нацедил что-то в мензурку из большой бутыли с узким горлом и приказал:

– Пей, несчастный трус! Спиритус вини ректификати. Лучший в мире анестезин.

– Ты с ума сошел!

– Не рассуждай, мизерабль! На спирте вся российская медицина держится!

Я поднес мензурку к носу и содрогнулся.

– А закусить?

Розенфельд вытаращил глаза: