Золотая хозяйка Липовой горы
Шрифт:
Ответ без подобострастия пришёлся Аттиле по нраву. Он одобрительно кивнул, и Чекур продолжил. На этот раз он решил дать возможность Великому остаться на высоте, а самому потешиться над его свитой:
– Только вот в толк не возьму, зачем тебе такой скромный вождь, как я, мог понадобиться, когда тебя окружают столь величественные умы? Хочешь послать вперёд моих воинов?
– Так их, Чекур, так! – захлопал в ладоши вдруг повеселевший Аттила. – Ничего путного подсказать не могут. Или боятся. Зато на пирах прекрасные песни слагают в мою честь! Ты, видно, не из таких?
Чекур ответил, что он знает, чем помочь Аттиле, так что нет необходимости затягивать с обрядом. Этим он вызвал в свите переполох. Многие ожидали, что угр начнёт уходить от прямого ответа, постарается тянуть время в надежде, что ситуация уладится сама собой.
– Всепобеждающий, – молвил горн, – немедля вели приступить к рытью ямы – такой, чтобы в неё одновременно могли поместиться стоя сто воинов. И тотчас же пусть швеи берутся за иглы и сшивают шкуры. Ими надо будет выстлать дно и стены этой ямы, чтобы она стала непромокаемой, словно бурдюк. Яму предстоит наполнить коровьим молоком. В эту молочную купель и следует опускаться раненным воинам – она исцелит их от яда.
Как только взошло солнце, все рабыни, служки и даже наложницы Великого Аттилы взялись за иглы. Уже к середине дня купальня была готова. Чекур несколько раз обошёл яму, исполняя некое подобие шаманского танца. У наблюдающих за ним должно было сложиться впечатление, что горн проводит очень важный обряд.
На самом деле это была лишь игра на публику. Сам вождь угров уже давно понял, что величие и могущество их богов сходят на нет, тают, как весенний снег под мартовским солнцем. Все они словно являлись неотъемлемой частью их родины. Дальний же поход как будто подорвал корни, питающие и самих богов, и саму веру в них, от чего та стала сохнуть и терять силу. Лишённые привычных ориентиров и опор, боги рек, озёр, покровители охоты, рыбалки и стойбищ растерялись и, как простые смертные, стали совершать ошибки, давать промахи. Поняв это, Чекур между тем продолжал имитировать обряды, ведь это была одна из составляющих его власти над своим народом.
И вот Чекур дал знак: заговор на молочную купель наложен. Тут же к ней из обоза потянулись воющей и скулящей вереницей раненые, не перестающие терзать язвы грязно-кровавыми ногтями. Измученные люди скатывались в яму – и через несколько минут пребывания в молоке боль и зуд прекращались. Воины, словно заново родившись, легко выбирались наверх. Придя в себя, они хватали оружие и бросались в сторону поля боя.
Армориканцы, видя такой оборот дела, потеряли присутствие духа, были разгромлены и бежали.
По окончании битвы Чекур повелел свалить все трофеи в одну кучу, обложить хворостом и поджечь. Смазанные ядом копья и стрелы, мечи и кинжалы образовали костер, уступающий в размерах разве что шатру самого Аттилы. Пламя сначала весело заплясало на клинках с запёкшейся кровью и сухих древках – и вдруг отяжелело, будто надломленное страхом. Его яркие всполохи спеленали извилистые змейки бледно-красных
На пире в честь победы Аттила спустился с трона, подошёл к Чекуру и лично поднёс ему наполненный молоком кубок, со словами: «Будь здрав, Молочный горн!». С той поры Чекура так и стали называть. Это имя, слетевшее с уст вождя, прибавляло его обладателю славы и уважения во всём великом войске.
6 августа 2017 года
Постучись Лев Николаевич к любому из шаринцев с подобной историей, его бы выгнали взашей. Но я не был любым и отлично понимал причину визита. Похоже, людям из Москвы я показался значимым, раз прислали ко мне переговорщика. Видимо, у них хорошая осведомленность и о моих находках, и о моих догадках.
На следующий день москвич появился в точно означенное время.
– Нет, природа у вас просто наизамечательнейшая! – услышал я от него вместо приветствия.
Москвич был всё в том же костюме, только рубашку сменил. Я улыбнулся и зачем-то сказал, что у меня такая же рубашка висит в шкафу.
– Такая же? – замешкался гость и улыбнулся с едва заметным снисхождением. – Круто! Тоже в Мюнхене покупали?
Так мне дали понять, что я позволил себе излишнее панибратство. Но Лев Николаевич быстро вернулся в образ скромного интеллигента и продолжил свой рассказ, начатый накануне:
– Чем больше углубляешься в изучение этой истории, тем больше убеждаешься в том, что практически все охотники за Золотой Бабой гонялись… за её призраком. Описание богини – всегда со слов косвенного свидетеля. Создается впечатление, что охотники за Сорни Най опаздывают, а хранители успевают подменить её: то на деревянную копию, то на каменную. Глазам многочисленных охотников являлись буквально топорно сработанные идолы.
При этом образ Богини в описаниях очевидцев – земное воплощение женской красоты и изящества, не имеющее ничего общего с наивным искусством вогулов манси. Но у всех примитивных истуканов был предшественник – вернее, предшественница невероятной красоты. Правда, на Урале она была, если так можно сказать, с гастролями, и в девятом веке уже покинула его.
Речь в легендах и мифах о Сорни Най идёт о сверкающей женщине из металла. Но таких технологий в тайге просто никогда не существовало. Чего не скажешь о Древней Греции или Риме.
Выходит, что родина Золотой Бабы – Европа. Скорее всего – Древняя Греция или Римская империя. На самом деле это не бог весть какое открытие. Ещё в середине 60-х годов известный советский писатель, популяризатор науки и журналист Лев Теплов, собирая свидетельства путешественников, искателей, охотников, пытавшихся найти место поклонения золотой богине, выдвинул любопытную гипотезу, что «…Золотую Бабу унесли из горящего разграбленного Рима, и это была золотая античная статуя».
Можно предположить, что её создателем вполне мог быть древнегреческий скульптор Пракситель, живший в IV веке до нашей эры. Он известен тем, что сотворил из мрамора статую Афродиты Книдской. Также ему одно время приписывали авторство статуи, найденной в 1820 году на острове Милос и получившей всемирную известность под именем Венеры Милосской. Правда, сейчас авторство приписывают некоему Александру, чьё имя едва различимо в надписи, обнаруженной на постаменте сравнительно недавно. Хотя на самом деле, как вы позже узнаете, так звали одну из хозяек статуи.