Золотая легенда. Святые жены
Шрифт:
Вполне отчетливым свидетельством такого поворота европейского понимания женской святости может служить тот факт, что в отличие от Иакова Ворагинского, почитавшего Марфу безбрачной, Дмитрий Ростовский пишет о ней следующее: «Святая праведная Марфа родилась в городе Антиохии. Родители ее были благочестивые христиане. Они убеждали ее вступить в брак, но она, желая проводить девственную жизнь, не соглашалась на это; однако некое божественное видение в церкви Святого Предтечи заставило ее покориться родителям и выйти замуж. По Божественному дарованию, о котором она была предуведомлена (как о том подробно описывается в житии Симеона Дивногорца [3] ) явлением святого Иоанна Предтечи, – Марфа зачала сына, святого Симеона. Проживши немного лет с мужем, она овдовела и
3
Дивная гора, на которой подвизался сын святой Марфы Симеон Столпник, находилась вблизи Антиохии сирийской и Селевкии.
Кроме того, в описаниях мистических переживаний многих западных подвижниц невозможно не заметить обостренной чувственности, часто напоминающей настоящие эротические переживания. Описываемое разгорячение плоти вполне сопоставимо с ощущениями персонажей любовных романов. Выдающийся русский медиевист Л. П. Карсавин в статье «Мистика и ее значение в религиозности средневековья» пишет: «Это органическая опасность мистики; на грани ее стоят и другие экстатики или философы, строящие системы на мистическом опыте. Эротизм еще более, может быть, присущ мистикам-женщинам, вздыхающим о небесном Женихе и стремящимся в чертог Его. Эротизм сливается с мистикой и в культе Девы».
В трактате «Noctes Petropolitanae» [4] (1921) Карсавин говорит об эротических переживаниях латинских подвижников и подвижниц еще более резко: «Чем-то очень земным проникнуты слова св. Терезы, когда говорит она о „красоте и белизне рук Иисуса Христа", о своем духовном с ним браке. „Невесты Христовы" „млеют от желания", „сладостно покоятся" с Ним. Они держат Его младенцем на груди своей; или Он, юноша прекрасный, наклоняется к ним и лобзает их жгучим лобзанием. „С уст Жениха испивают они млеко и мед", сжимают Его в объятьях своих. Перси иных, вопреки закону природы, начинают источать сладкое молоко». В связи с этим Карсавин совершенно справедливо задается вопросом: а не является ли все это простым соблазном, дьявольским прельщением – прелестью сосредоточения любви на Иисусе как на человеке? В этом он видит незаконные попытки преодолеть неотменяемые законы земного бытия. «Здесь в то, что должно быть вечным и Божьим, переносится все земное, – отмечает он, – мыслимое и нужное только на земле понимается как сверхземное, как само Божественное. Ярче всего такая эротическая мистика в католичестве <…>, острее она у женщин».
4
«Петрополитанские ночи» (лат.).
Впадение в прелесть – страшное испытание верующего, от этого всегда остерегали подвижники и Отцы Церкви. Такое земное отношение к Иисусу Христу перерождает любовь к Нему в «мистический блуд», переносимый и на любовь к Богу вообще, оскверняющий и непорочную Деву и Мать. Карсавин считает, что благодаря иезуитам, руководившим духовной жизнью Терезы Авильской, в католицизме пышно расцветает эротика мистической любви. Немалым доказательством тому служат и слова самой Терезы, которые приводит в своей книге «Святая Тереза Авильская» Дмитрий Мережковский. «Разумом должно обуздывать эти исступленные порывы, потому что в них может быть и чувственность… В этом (несказанно блаженном соединении души с Богом) и тело немного участвует. Нет, тело в этом много участвует…» А если участвует тело, значит, участвует и похоть человеческая. «Кто хочет бороться со своей плотию и победить ее своими силами, тот тщетно подвизается, ибо если Господь не разорил дома плотской похоти и не созиждет дома душевного, то всуе бдит и постится думающий разорить», – предупреждает Иоанн Лествичник (Слово 15,25).
Перешедший из православия в католичество Всеволод Рошко впоследствии сетовал в письме Александру Меню: «Католическое благочестие часто дышит буйным пламенем земной страсти. Молодая дева млеет перед изображением пламенеющего, терниями обвитого, копьем пронзенного сердца Иисуса. Святая
После прочтения вышеупомянутых авторов может сложиться впечатление, что все эти средневековые женщины, страстно молившиеся в монастырях Богу и истязавшие свою плоть во славу Его, причислены Западной Церковью клику святых незаслуженно. Однако здесь мы опять будем судить со стороны человеческой, со стороны же самой Истины все может выглядеть совсем по-другому. В той же книге Мережковского можно прочесть и следующее: «Только бы люди немного больше поняли и прославили Господа, и пусть меня проклянет весь мир!» – говорит святая Тереза. И в этом отчетливо видна ее главная направленность. А далее читаем: «Люди говорят, что Тереза – святая… Но, слыша такие глупости, – я в отчаянии… Нет, делайте святыми кого угодно, если вам это ничего не стоит, – только не меня… Если Господь оказывает мне большие милости, чем другим людям, то потому только, что я слабее и ничтожнее всех». За этими фразами не следует видеть простого самоуничижения, часто лукавого. Нет, труд святой воистину не представляет ничего завидного. Особенно это понятно по завершающей нашу книгу истории святой Елизаветы, которая не только истово молилась Богу, но и трудилась семью трудами добродетели.
«Не сотвори себе кумира» – взывает вторая заповедь деся-тословия. Но человеку удержаться трудно, и соблазн входит в мир. Первоначально почитание Девы Марии было лишь отражением поклонения Христу. Вполне закономерно, что в глубоком благочестивом понимании Дева Мария ассоциируется с благороднейшими чертами женского и материнского характера. В ней видится высочайший образец женской чистоты, любви и благочестия, от которого исходит нежное благословение всем поколениям людей; ее имя и память о ней всегда будут неразрывно связаны с самыми святыми тайнами веры. Однако одно дело – почитание Богородицы, Матери Божией, и совсем другое – почитание Святой Пречистой Девы; здесь внимание с тела как средства неизбежно переключается на восприятие тела как самодовлеющей ценности. Именно это перемещение внимания берет свой исток в самом начале становления христианства как государственной религии.
Первыми примерами молитвенного призывания Девы Марии служат обращения к Ней Ефрема Сирина (ум. в 373) и Григория Назианзина (ум. в 389). Последний в своем панегирике Киприану пишет, что Иустина обратилась за защитой к Деве Марии в связи с угрозой потерять девственность. При этом Иустина лишила себя красоты, обезобразив аскетическими пытками; тем самым она избежала любовных домогательств молодого Киприана. Ее подвиг также может быть приравнен к равноапостольному, поскольку совершила она его не только ради своего спасения. Но далее, как мы уже отмечали выше, акценты переместились.
В начале пятого века поклонение святым как столпам веры стало всеобщей потребностью, поэтому образы христианских святых и подвижников прорабатывались все отчетливее. Именно в это время появляются истории, открывающие эту книгу. Дева Мария в силу своей уникальной связи с Господом была поставлена во главе святых как благословеннейшая Царица небесных сил. К ней стали относится с высочайшей степенью почитания, подобающего одному только Богу. Разрабатываются и подробные истории о вознесении Девы Марии во плоти.
Епифаний (ум. в 403) не определяет, умерла ли Дева Мария и была ли погребена, или нет. В двух греческих апокрифах об оставлении Девой Марией этого мира, относящихся к концу четвертого – началу пятого века, а затем в трудах Псевдо-Дионисия Ареопагита (конец пятого – начало шестого века) и Григория Турского (ум. в 594) мы впервые встречаем легенду о том, что душа Богоматери была перенесена в небесный рай Христом и Его ангелами в присутствии апостолов и что на следующее утро ее тело также было перенесено на облаке в рай, где оно воссоединилось с душой. Впоследствии эта легенда была наделена еще большими подробностями: помимо апостолов свидетелями этого чудесного события стали ангелы, ветхозаветные патриархи и даже Адам и Ева.