Золотая лихорадка (др. изд.)
Шрифт:
Разговор шел о жизни и смерти, можно ли казнить преступника, есть ли право отымать жизнь у человека.
Студент доказывал, что не преступники виноваты, а общество, в котором они являются. Преступник – сломленный человек, он из какой-нибудь несчастной семьи, порождение бедности, пьянства.
Он заговорил опять на свою любимую тему, что общество устроено плохо, а должно быть лучше.
– У государя и у его семьи в Петербурге два десятка дворцов.
– К чему бы это? – спросил Никита.
– А к тому…
–
У всех тяжело на душе, и все ждали, что произойдет что-то еще более ужасное. Никто не обращал особенного внимания на суждения Студента.
На прииске и прежде шли подобные толки. Бывало, что старатели ссорились, дело доходило до драк.
– Это сахалинец! – сказал Никита.
– Может быть! Кто бы он ни был, это садист. Это вины с общества не снимает.
Студент пользовался случаем уязвить своих толстокожих слушателей, отнести все беды их темноте, неразвитости.
– Пусть он только попадется! – молвил Санка Овчинников. – Мы ему докажем обчество! – Санка опять приехал с тамбовцами на прииски и опять мыл отдельно от брата. – Вот наш Котяй, к примеру, – сказал он. – Разве ему не жилось на старом месте?
– Что тебе Котяй? Что Котяй? – отозвался из толпы старший брат, и Санка утих, чувствуя в его голосе угрозу.
– Послушай, президент! – улыбаясь, сказал Полоз. – Зачем ты для каждого хочешь справедливости, кому она нужна? Надо разрешить людям жить свободно.
– Убил? Дай с ним расправиться. Надо давить слабосильную мелочь. Что в природе? Дерево растет и глушит все вокруг. Кто слабый, все равно погибнет, вымрет или ослабнет, или будет замедлять развитие общества…
Говорил это на вид тихий улыбающийся человек, но от его слов по толпе прошел злобный гул, словно он кинул в души людям горсть горьких семян.
– Тут, на прииске, страсти обнажены, смотри, какие сильные артели в нынешнем году составились. Это уже развитое общество! Так пусть и будет все то, что есть в развитом обществе. Ведь все вы сильные люди! Вам ли бояться? – польстил Полоз.
– Что же должно у нас произойти? – спросил Голованов.
– Беспощадная злоба ко всякой нечисти! – сжимая кулак, зло выкрикнул Полоз. – И талантливый анархизм! – Он вскинул большие ресницы своих красивых, раскосых, телячьих глаз.
– Это все и так есть! – сказал Силин. – Зачем еще стараться? Вот тебе сегодня какая борьба! Только бы его поймать… Он еще может не одного стукнуть, пока его свяжут.
– А ты хочешь, президент, справедливости и задумываешься о естественном развитии, – продолжал Полоз. – Связываешь руки общества… Есть законы природы. Есть зима и лето. Не может быть летом зимы и наоборот. – Он косо поглядел на Студента. Тот пока боя не принимал. Мужики чувствовали, что Полоз грамотный и ученый и хочет объяснить обществу, что слаб Егор.
– Нет, бывает, что снег на петровки выпадает, – сказал Силин.
–
– Это не закон, – сильно подчеркнув «не», сказал Очкастый, – а есть закон развития общества. Человек родится, потом детство…
– Потом лениться начинает…
– И его строжить приходится…
– А уж потом борьба опчества, – сказал Силин, – из-за девок, за деньги. Кто за нож, кто кулаком, рублем… А кто тихо трудится и всех перетерпит.
– Современное философское ученье! В обществе должен развиться капитализм, и насилие над народом неизбежно будет порождать борьбу во всем многообразии форм.
– Против насилия! – сказал Студент.
– Какое это насилие? – встрепенулся Пахом, впервые слушавший подобные разговоры.
– Это они так рассуждают! – сказал Голованов. – Власти быть не должно, а мы ее выбрали. Другие говорят, в государстве должна быть власть выбрана, как бы примерно у нас на прииске. А разве дело во власти? Не все ли равно, какая власть?
– И что же?
– Это какой человек! Какая душа у него!
– Бог-то знает! Нет власти не от бога! – сказал сектант Кораблев.
– Ты толкуешь, – заговорил Егор, обращаясь к Студенту, – что все обеднеют, и придется идти в рудники и на фабрики, что там будет труд на богатого и что так будет лучше. Люди наберутся гнева, сломят старое устройство. Это в других странах, это и у нас будет, говоришь. А как же человек может трудиться у машины, если он голодный? Вот на пароходе есть машина и при ней машинист. Его кормят хорошим обедом. Машина требует сноровки, человеку надо выучиться, чтобы она работала. Ему силу кто даст? Надо желать, чтобы человек всегда сохранил себя и семью. Ты думаешь, мы насилья не видали? Мы от него ушли. Мы видели, как народ на фабрики уходит.
– Богатые должны по природе своей делать насилье трудовому рабочему человеку. Это закон, от которого никому не уйти! – сказал Полоз. – Значит, все гибнет! Выживают сильные.
– Вы очень ловко применяете современные поиски социалистов к собственной выгоде. Да-да! Торгуете! – сказал Студент.
– Какие разговоры! – Пахом плюнул, надел шапку и ушел.
На его место вышел Илья.
– А кержаки не пьют и не едят из одной посуды! – сказал он.
– Да, мы так! – сказал Кораблев.
– А что же? – сказала молодая кержачка. – Из грязной посуды пить? Сравни кержаков с православным… Сравни свою руку с моей…
Кержачка забрала рукав ватной куртки. В кости ее рука была шире, чем у Ильи.
– Вот будет революция, и всех кержачек отдадут замуж за чувашей, – насмешливо сказал Очкастый. – Вот и будет насилье свободного капитализма над патриархальным крестьянством. Деревни разорят, возникнут фермеры, хуторяне. А мужики хлынут в города, начнут продавать девок в бардаки к богатым фабрикантам!