Золотая лихорадка (др. изд.)
Шрифт:
– Племянник Ксеньки приехал, видел его, лежит пока, – ответила Татьяна.
– А вчера ночью опять подходил какой-то человек и его стреляли. Кровь была на траве. Собаки нашли утром и показали.
– В тайге живут люди! – сказал Василий.
– На ночь вокруг прииска расставлены Сашкой караульные. Федосеич говорит, что в китайских артелях недовольство, ропот начинается, жаловались ему, что мало зарабатывают. Сашка их караулить в тайгу посылает.
– А он стрелял?
– Ответил.
«Выживет ли?» – думал каждый на прииске, но при детях Егора никто об этом не говорил. Люди ездили с Амура и на Амур и часто привозили новости из Уральского, Егор, видно, все еще был плох.
– У Спирьки характер известный! Как он его поймает? Не зима, следа не видно! По речке прошел, и нет следа, где искать? А Спирьку самого стрелил бы, где его искать потом?
– Силпн жалуется, мол, в деревне жили пятнадцать лет, ни разу не дрались! А казнить, мол, опять придется… Потом скажут – самосуд… Выдавать тоже нельзя, закроют прииск. И простить нельзя. А Сашка говорит, китайские люди не боятся, только надо сказать, что делать. Наших людей много, говорит, наша люди не жалеет!
Утром Василии слыхал, как пришел Сашка.
– На молитву! На молитву! – кричал он. – Богу молиться! За царя, отечество, за папку с мамой! За маленьких ребятишек! За бабушку и дедушку! Всем молиться!
– А я – еврей, господин Камбала! – говорит Мастер. – Свой бог есть! В пятницу золото не скупай, часы не продавай! Молись, проси простить. С понедельника опять торгуй! – отвечал Камбала. – Политичка! На молитву! Пошел на молитву! – Сашка вытягивал Полоза за ноги из палатки.
Полоз любил утром поспать.
– Я не православный…
– Пошел, пошел… Католик – в Христа веруешь. Иди молись за царя!
– За царя?
Полоз знал, что если сейчас сказать Сашке, что не веришь в бога и в царя, то он погонит с припека. Скажет: «Все несчастья твои изо рта!» – и выгонит без всяких разговоров. А за его спиной – сотни старателей, со всей их темной верой и силой. Сашка приказывал и ему, и Студенту вставать рано и строиться на молитву в шеренгах со сбродными артелями из богобоязненных мужиков.
– Действительно, за болтовню приходится расплачиваться! – сказал Полоз.
– Че, не веришь? Иди! Иди! Становись!
Сашка погнал Студента.
– Молись, чтобы простил за глупости! – Сашка замахнулся бамбуковой палкой.
– Сашка, я же тоже за счастье людям! – сказал Студент.
– Знаю! А я за что? Ты говорпшь, когда будет хорошо? Потом? А мне надо порядок сейчас. Порядка нету? Иди работай! Мне некогда!
– Порядок должен быть не религиозный…
– Хорошо! Другой порядок
Сашка всем нравился. С ним никогда не бывало скучно. Ему прощали его грубости.
Сашка после ранения Егора стал поосторожней. Но свое беспокойство он прикрывал шутками. Он знал, что и его, и любого из старателей в любой момент может настигнуть пуля. Могли явиться опасности и похуже… Он готовился ко всему.
– А бога нет! – склабясь, сказал Ломов, становясь вместе с Ксеней. Он запнулся за корень дерева и обматерился.
– Мой папка всегда говорил – все болезни к человеку входят в рот. Все несчастья выходят у человека изо рта! Ты что сейчас говорил? – спросил Сашка.
– Вася, читай молитву, – сказал Ломов. – Ты грамотный… Бери, Вася, молитвенник.
– На той стороне монах читает. Ты – тут! – сказал Сашка. – Завтра молитву читать тебе! – сказал он Студенту.
Васька взял новенький молитвенник и стал читать. Все истово крестились.
– А царя-то, говорят, опять… того… – не утерпел Ломов после молитвы.
– Царь тебе мешал? Мой золото и молчи! – отвечал Сашка. – Наслушался! Дурак! Они уйдут, а тебе жить на месте. Тебя в тюрьму, а они скажут – мужик дурак, темный!
– А я, Вася, собрался домой! – сказал Ломов.
– А как же пекарня?
– Я-то остаюсь! – сказала Ксеня. – Он пусть едет. Хозяйство нельзя бросать. Тут я и одна управлюсь. Без меня он много не моет, а я на пекарне занята. Доля-то мне идет… А он-то один не управляется. И пески поднять, и возить, и мыть… Куда же одному-то… Пойдем уж сразу, собирайся да с обеда и езжай…
– А у тебя, Ксенька, с кем ребята? – спросила Таня, взяв лопату.
– С кем? Дома, старший там, да брат мой… Бабки, поди.
– Сколько ребятишек-то?
– Осмеро, как у китайца! Надо ехать, че поделаешь! – почесывая затылок и сдвигая шляпу на лоб, говорил Ломов. Ехать ему, кажется, не очень хотелось.
– Езжай, езжай, – говорила Ксенька, – не раздумывай! Не тяни! Дело-то, дело-то тамока стоит, поди… А тут че и случится, какой с бабы спрос? Осьмерых-то не осироти!
– Ты думаешь, разгонят? – спросила Таня.
– Куда такую ораву разогнать! Придут, так, поди, сами рады будут.
– А без лодки-то ты как потом? – спросил муж.
– Я одна! Делов-то! Каждая семья возьмет в загребные! Грести, поди, смогу… Отработаю…
Пришел китаец-ресторатор.
Ксенька оставила пекарню на него и пошла в свою низкую бревенчатую зимовьюшку собирать мужа в дорогу.
Староверы привезли в лодке связанного молодого парня и стали объяснять Сашке, в чем его вина.