Золотая лихорадка
Шрифт:
Канамото прищёлкнул языком и принялся стаскивать ребёнка со стула. В это самое мгновение мальчик посмотрел старику прямо в глаза и заявил:
— Хочу дедушкиной лапши!
— Неужели хочешь попробовать? — пробормотал старик чуть слышно, ещё тише, чем ребёнок.
Порция лапши полетела в кастрюлю с кипящим варевом.
После того как Канамото за руку вывел мальчика из закусочной, старик убрал дочиста вылизанную миску и разрыдался. Свидетелем тому была лишь жена старика, её подросток стал потом называть бабушкой Сигэ.
Подросток ни за что не мог примириться с той истиной, что бабушка Сигэ умирала.
— Почему ты её в больницу не положишь?
В китайской сковороде шкворчали овощи, летели брызги масла — если бы старик не посмотрел на него в этот момент, наверняка не расслышал бы ни слова.
— Она говорит, что, чем в больницу, — лучше сразу на кладбище.
Видно, на руку старику брызнуло масло, он наморщил седые брови и сощурился, но в голосе слышалась даже усмешка.
Тихиро повернула голову и посмотрела на вход. Тихонько послышался чей-то голос, поднялся край откидной занавески норэн, и показалась физиономия Рэйдзи.
— Кое-кто прислал по факсу карту, которая ни к чёрту не годится…
— Заблудились, ну вообще! — Голос Киёси за то время, пока подросток его не слышал, опустился до альта.
При появлении этих двоих белая женщина вытаращила глаза, но, когда ей сказали, что это приятели подростка, брови её вернулись на место и она стала что-то говорить подростку по-русски, впрочем, это скорее походило на заклинание.
— Ты вроде в порядке!
Рэйдзи выставил вперёд правую пятерню, поэтому подросток тоже поднял правую руку и хлопнул его по ладони. Футболка Рэйдзи на груди была отмечена пятном, также напоминающим по форме ладонь, это проступил пот.
— Ну, где ты делаешь уроки? — Рэйдзи быстро обвёл взглядом помещение.
— Наверху. — Подросток резко вздёрнул подбородок, указывая на второй этаж.
— Хасэгава-кун что-то опаздывает! — В глазах Рэйдзи мелькнула усмешка.
Над их головами проносился поезд, но подросток не стал ждать, пока он пройдёт, и, опершись рукой о стойку, поднялся с места:
— Пошли наверх!
Все трое сняли обувь под лестницей в глубине зала, возле туалета. Кроссовки «Рибок», которые подросток не снимал с самого обеда, промокли от пота, носки тоже были мокрые. Он нажал кнопку на стене — шестидесятиваттная лампочка, накрытая простым круглым абажуром, вроде миски, мигала на последнем издыхании. Дом построили в пятьдесят пятом году и ни разу не ремонтировали, поэтому ступеньки под троими тревожно заскрипели, возвещая о перегрузке. Темнота, да ещё дым и чад из кухни — подъём всего лишь в десять ступеней показался долгим.
Подросток взялся за дверную ручку и повернул её. Вошедшие вслед за ним в полутёмную комнату Рэйдзи и Киёси вдруг застыли на месте, словно обо что-то споткнувшись, взгляды их были прикованы к постели.
Подросток присел на коленки у изголовья:
— Бабуля Сигэ, мы здесь у тебя посидим. Ты сегодня как — ничего?
Когда над ней склонилось лицо подростка,
— Сели бы вы!
При этих словах подростка Рэйдзи и Киёси сделали шаг или два, а потом замялись, не зная, куда же сесть.
На стене висел на плечиках тёмно-зелёный трикотажный жакет, остановившиеся часы, которые показывали три двадцать пять, календарь с обнажённой блондинкой, растянувшейся на пляже с улыбкой во весь рот, какая-то почётная грамота в рамке и приколотая кнопкой вырезка из газеты невесть от какого числа и года. На полу, покрытом татами, стоял низенький столик, у окна — один шатающийся стул, керосиновый обогреватель и комод из павлонии. Больше никакой мебели не было. На комоде в пивной бутылке стоял большой подсолнух, совершенно засохший и без единого лепестка, его склонённая головка напоминала обугленные человеческие останки. Относительно новыми в этой комнате были только простыни и наволочка. Все эти вещи издавали запах превратившегося в уксус вина.
— Темно здесь, вообще! — буркнул Киёси и посмотрел на потолок.
К выключателю светильника был привязан поясок в крапинку.
— Может, сменим место? — приглушённым голосом произнёс Рэйдзи.
— Зато здесь безопасно, — улыбнулся подросток.
— Но всё-таки… — Киёси замялся, взгляд его был устремлён на постель.
Рэйдзи отвёл глаза и присел перед низким столиком, а подросток молча выложил из кармана полиэтиленовый пакетик с граммом кокаина и направился к двери:
— Поздно уже, взгляну…
Когда подросток спустился с лестницы в зал, белая женщина палочками выбирала из тарелки с тушёным мясом и овощами одну только капусту и, отправляя её в рот, что-то говорила старику за стойкой.
Подросток уже нацепил было уличные сандалии, но тут кто-то отогнул угол дверной занавески — это явился Такуя. Белая женщина прервала разговор на полуслове, оглядела его, потом снова повернулась к старику, пробурчала что-то себе под нос и перекрестилась. Смысла слов понять было нельзя, но это, конечно, были слова молитвы, и даже наоборот, слова потому и звучали как молитва, что были непонятными. Страх, словно белый саван, спеленал подростка с головы до ног.
— А остальных ещё нет?
Такуя тяжело дышал — бежал он, что ли?
— На втором этаже. — Подросток сделал знак, чтобы Такуя шёл следом, и заторопился наверх.
Когда он опустил взгляд на столик, кокаин был уже поделён на четыре дозы. Рэйдзи, растянув губы в гримасе, снизу вверх посмотрел на подростка и Такуя и, наподобие маракаса, потряс в руке серебряный анодированный портсигар — там что-то постукивало. Хлопнув себя другой рукой по животу и расхохотавшись, он открыл крышку и извлёк две обрезанные соломинки, одну из которых протянул Киёси. Оба с благоговением втянули порошок в глубины своих носов. Следом вдохнул кокаин Такуя, к которому перешла соломинка от Киёси. Уже через несколько минут всех троих охватило приподнятое настроение и они пустились в разговоры о своём опыте в исправительной колонии и школе для трудных подростков. Подросток не собирался браться за кокаин, прежде чем сумеет уяснить их требования и прийти к соглашению. Ему казалось, что эти трое нарочно расписывают свой опыт в колонии в самых мрачных красках, чтобы набить цену.