Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
Уже третий день, как вышел из больницы Мечик, и сегодня Марийка обязательно должна его увидеть. Она пойдет к нему сразу же после экзамена. С волнением думала об этом ждущим ее свидании. Тайной радостью было ощущать, как зреет в сердце что-то невидимое, безмерно хорошее, теплое, как заполняет оно все существо, как рвется из груди песней, лаской и порождает то нежную грусть, то непонятный подъем.
— Варюша, давай купим розы!
Марийка подходит к столику и выбирает в ведре лучшие цветы. Одну розу она пришпиливает
— Варенька, ты сегодня просто необыкновенная! В тебя влюбятся все наши ребята!
Марийке хочется обнять ее и поцеловать — какая же она хорошая, привлекательная и нежная! Варя с улыбкой посматривает на подругу — давно уже не было у Марийки такого настроения.
— Что у тебя сегодня за неестественное воодушевление?
Марийка громко смеется:
— Почему — неестественное? По-моему — вполне человеческое, нормальное ощущение июньского утра. Даже наперекор надоевшим экзаменам, которым, кажется, не будет конца!
— Мне они еще больше надоели, — вздыхает Варя.
— Шипы на розе, — констатирует Марийка с таким видом, что нельзя понять, то ли это касается экзаменов, то ли настоящих шипов.
— А как ты думаешь, — спрашивает Варя, — кто-то из наших пользуется шпаргалками?
— Почему ты вдруг об этом? Думаешь — все святые? Базилевская, кажется, не вылазит из шпаргалок. Да я самая как-то хотела принести шпаргалку на письменную по геометрии. Не веришь? Ха-ха, я в твоем представлении в таком, знаешь, сияющем ореоле отличницы! Правда же? А о шпаргалке думала серьезно. На всякий случай. И просто забыла ее захватить. Хорошо, что такая задача попалась, я ее вдруг раскусила.
— А мне и не сказала!
— Я тебя оберегаю от плохих примеров.
— Нет, я боюсь, — призналась Варя. — Нет у меня смелости. Попадешься — умереть можно от стыда.
Их догнала Нина Коробейник.
— Девчата, ура, ура, осталось только два экзамена!
— Сегодняшний не считается, — заметила Марийка.
— Правильно, и тогда остается всего один, последний!
— Ох, — вздохнула Варя, — и завидую же я вам, отличницам!
— Ну, это просто нечестно, Варя, — сказала Марийка. — У тебя же — ни одной тройки!
— А у тебя — ни одной четверки! Небольшая разница, Марийка.
— А я думаю, — сказала Нина, — что экзамены никогда не могут обнаружить настоящего знания у ученика. Троечник может получить вдруг пятерку. Ну, так вытянет случайно билет со знакомым материалом. А пятерочник может на экзамене растеряться, разволноваться, вот и — тройка, если не двойка. Я убеждена, что экзамен — просто анахронизм. При коммунизме, я уверенна, никаких экзаменов не будет. Найдут какую-то другую форму проверки знаний. Этим уже придется заняться нам. Мы сохраним нервы миллионам юношей и девчат от экзаменационной горячки.
— Пофилософствуй и иди отвечать по истории, — засмеялась Марийка. — Вот вытянешь сегодня
— Отвечаю тебе на это очень мило: типун тебе на язык!
— Благодарю.
Вдруг Варя и Нина увидели, что Марийка изменилась. Она пристально в кого-то всматривалась с нескрываемым выражением тревоги.
Подруги глянули в ту сторону, куда смотрела Марийка. Возле школьного крыльца стояла женщина. Нина и Варя не знали ее. Марийка невольно прибавила шаг.
— Это — мать Мечика, — промолвила она.
Женщина пошла ей навстречу.
— Наталия Федотовна, — вскрикнула Марийка, — что случилось?
Женщина вдруг обняла ее и залилась слезами.
— С Мечиком нашим снова беда… Хоть вы придите сегодня, Марийка… Вас он, может, послушает… Там такой… весь в бинтах…
По ее отрывистым словам можно было только понять, что Мечик где-то играл в карты, устроил ссору, и его очень избили.
«Мечик… Мечик…»
Марийка ощущает, как дрожат ее губы. Она словно оказалась за толстой стеной. Голоса членов экзаменационной комиссии и учеников, которые отвечают на вопрос, звучат глухо, словно из глубокого колодца.
— Шепель! — слышит Марийка чей-то далекий, знакомый и вместе с тем такой незнакомый голос.
Из-за парты возле стола выходит чья-то высокая тень. «Ага, Шепель… Да, Шепель…»
И снова все, как за глухой стеной…
Тем временем Лида Шепель начала отвечать.
— Что там у вас? — спросил Юрий Юрьевич.
— Тридцать третий билет, — сказала Шепель. — Итоги первой пятилетки. Семнадцатый съезд партии.
И, спеша, скороговоркой, будто боялась, что ее остановят, она затарахтела:
— Выполнение пятилетки за четыре года требовало высоких темпов развития промышленности. В тысяча девятьсот тридцать первом году — третьем году пятилетки — было намечено возвести свыше тысячи новых предприятий. В промышленность и сельское хозяйство за этот год было вложено…
Она передохнула, словно залпом выпила стакан воды, и снова, спеша, глотая слова, продолжала:
— Третий год пятилетки был назван «третьим решающим». В этом году сдан в эксплуатацию Турксиб, длиной одна тысяча пятьсот километров, который прошел по степям Казахстана, где недавно ходили только кони и верблюды.
Она не замечала, как почему-то начали переглядываться члены комиссии, как седовласая женщина, представитель областного отдела народного образования, наклонилась к Татьяне Максимовне и что-то ей шепнула.
Шепель продолжала отвечать без остановки, словно выбрасывала из уст длинную, ровную ленту слов. Татьяна Максимовна остановила ее:
— Шепель, расскажите нам своими словами о международном значении пятилетки.
Ученица замолчала, беззвучно пошевелила губами и, неожиданно для всех, начала снова: