Золотая паутина
Шрифт:
Клавдия Дюбелева заливалась горючими слезами на тесной своей чистенькой кухоньке, а в комнате гремел магнитофон, тренькала гитара и молодые, ломающиеся голоса орали что-то несусветное, непонятное ей:
Ведь мы живем Для того, чтобы Завтра сдохнуть. А-а-а…«И за что же мне такое наказание выпало, господи?! — расстроенно думала Клавдия. — Разве такого я сына хотела?»
В
— Геныч! Здорово! Сколько лет, сколько зим!— ревел бородатый, распахнув руки, направляясь к столу.
— Борис?! Басалаев?! Кто посетил презренного вора и фулюгана-а! — вопил в свою очередь и Дюбель, вскочив навстречу гостям, обнимаясь сначала с Бобом, которому он едва доставал до плеча, а потом и с Олегом Фриновским, проявившим меньше эмоций, подавшему Генке лишь руку.
— Ну, канайте к столу. Прошу! — радушным жестом хозяина приглашал Дюбель, и Боб с Фриновским уселись по-хозяйски, потеснив молчком мелкоту.
— От кого прознали? — Генка налил старым знакомцам водки. — Я телеграммы не давал, приехал тихо.
— О хороших людях молва впереди бежит, Геныч, — откинувшись на спинку стула, похохатывал Боб. — Верные люди дали знать: Дюбель дома, отдыхает.
— Ну рад видеть, рад! — долдонил однообразно Генка, чокался с Басалаевым и Фриновским, влюбленно-восторженно заглядывал им в глаза, пытался что-то рассказывать, но сбивался, перескакивал на другое, потом вдруг хватал гитару, подыгрывал магнитофону, снова наливал в стаканы… Бестолковщина эта продолжалась с полчаса.
Боб почти не пил, сказал Генке, что он за рулем, ему нельзя, не дай бог менты привяжутся. А Фриновский опрокидывал в рот рюмку за рюмкой, тряс лохматой, длинноволосой головой, морщился и постанывал, закусывал мало.
Молодежь притихла, посматривала на Боба и Фриновского с интересом и робостью. Понятно было, что птицы эти большого полета, может и похлеще чем сам Дюбель, — вон он как перед ними, чуть ли не на задних лапках, все старается угодить, налить побольше и повкуснее угостить. Боб заметил это внимание, цыкнул на подростков:
— Ну, чего клювы пораскрывали? Займитесь делом.
Подростки сбились у дивана, Щегол выхватил из кармана колоду новеньких карт, пошла игра!
Басалаев сел поближе к Генке, обнял его за голую, вспотевшую шею, спросил задушевно:
— Как там, Геныч? Как сиделось?
Генка махнул вяло — что спрашивать? Сидеть несладко.
Заорал вдруг надрывно, хриплым голосом!
Вышел я на свободу, Корешей повидать. И уйду в непогоду Тех ментов убива-а-ать…— Да ладно
— Не-ет, — Дюбель покрутил головой, — Ментам и судье, этой стерве Букаповой, не прощу-у! Не прощу! — он трахнул кулаком по столу, и мать тут же прибежала из кухни, стала о умоляющими и перепуганными глазами просить:
— Гена, сынок, не надо шуметь. Соседи еще позвонят, милицию вызовут… Греха не оберешься.
— Соседи?! Пусть только попробуют! — Генка яростно скрипнул зубами. — Я им… — и выругался смачно, с удовольствием.
— Ладно, Геныч, тихо, тихо, — властно проговорил Боб и проводил мать снова на кухню: — Мы тут сами все уладим, ничего… Как вас звать-величать? Клавдия Максимовна? Ага, понятно. Ничего. Если можно, чаю мне крепкого. Только свежего и без сахара. А за Геныча по беспокойтесь, шуметь он не будет.
Басалаев вернулся в комнату, стал расспрашивать Генку о планах на будущее. Тот плохо соображал, но вопрос понял. Отрубил:
— Заслуженный отдых. Вино, девочки, кабаки.
— А башли?
— С этим туго, Боб. Одолжи.
— Одолжить можно. Правда, много не смогу. А дать тебе заработать — пожалуйста, приходи. Мы на подхвате у одного маэстро. Кооператив у нас, «Феникс» называется.
— Чего? Феликс? — не попял Дюбель.
Басалаев засмеялся;
— «Феникс», птица такая, из пепла встала. Шеф придумал. Птицу вроде сожгли, а она опять восстановилась.
— Как это? — Генка пялил на Боба красные непонимающие глаза.
— А хрен ее знает, Геныч. Ну, сказка это, миф! Это ты лучше с шефом, он тебе объяснит. Если, конечно… тебе деньги нужны, девки. А?
Дюбель замотал головой:
— Ни в каком кооперативе работать я не буду. У меня отпуск.
— Тебе у нас понравится, Ген, — вставил свое мнение Фриновский. — Работа не пыльная, но денежная. Шеф наш — голова, каких поискать, уважает преданных людей. Башли у тебя будут.
— И девочки. Каких захочешь, — пообещал и Боб.
Выпив большую чашку душистого горячего чая, Басалаев поднялся, поблагодарил мать Генки, сказал, что им с Фриновским пора ехать. На клочке бумажки нацарапал шариковой ручкой помер телефона, сказал Дюбелю, мол, отдохнешь — позвони. Генка мотал опущенной головой, не понять было — слышал слова Боба, не слышал… Но гостей до двери пошел провожать, снова облобызал Басалаева, спросил:
— А ты спорт свой бросил, Боб?
— Да как сказать…, — тот почесал ногтем переносицу. — И да, и нет. Из «Локомотива» я ушел давно, маялся какое-то время без работы… Потом вот нам с Олегом повезло: шефа своего встретили.
— Ладно, парни, заходите, залетайте! — Генку пошатывало. — Буду рад.
— И ты, Геныч, старых друзей не забывай.
— Угу. Пока!
Глава восьмая
Работенка для Дюбеля нашлась через несколько дней.