Золотая прялка. Крестьянские сказки
Шрифт:
– Я не могу, мне нельзя через костер.
– Почему?
– Рубаха обгорит, волосы огнем займутся.
А волосы у него светлые, как солома.
– Пока через костер не прыгнем, не будет нам любви.
– Будет, – отвечает парень. – Пошли со мной.
И повел он ее в лес.
– Куда ты ведёшь меня? – спрашивает Настенька, а сама не прочь с ним хоть куда.
– Скоро узнаешь, – отвечает ухажёр.
Привел он ее на полянку. Месяц светит яркий, тишина такая, что боязно девушке стало.
– Где мы?
– Не узнаёшь?
Тут она полянку и признала.
– Пойдешь за меня замуж?
– Да хоть с закрытыми глазами.
– Так обними своего суженого-ряженого, только глаза закрой.
Настенька послушалась. А как обняла паренька, чувствует: что-то не так. Открыла глаза: оказалось, она пень высокий обнимает. Что за шутки? Но вместо того, чтоб убежать, девушка крепче прижалась, потому что голова у нее закружилась так, что месяц перевернулся в небе.
Хочет девушка убежать, да ног от земли оторвать не может. Тело ее по пояс деревом стало, вот уже и руки в ветви превращаются. Заплакала Настенька, да слезы красные из глаз потекли.
Долго Настеньку искали, но так и не нашли. А на поляне, рядом с высоким пнем, рябина за одну ночь выросла. Такая красивая, что даже пенёк ожил, ветки пустил. Так и растут в том месте два дерева рядышком, будто в обнимку – рябина и дубок молодой. Грибов на той поляне – видимо-невидимо, хоть косой коси, не выкосишь. Но никто туда почему-то не доходит. Только птицы щебечут вокруг – не о Настеньке ли?
Неугомон
Был в одной семье сын, взрослый парень. Казалось, не нарадоваться должны родители, что помощник в хозяйстве есть. Ан, нет: парень-то с ленцой был. Уговорить что-то сделать можно, да часто долго приходилось уговаривать.
Вот мать просит:
– Сходи, сынок, на покос с отцом, сена надо напасти на зиму. Отцу одному тяжело будет, он уже не молодой.
– Не охота мне косой махать, – отвечает сын.
Отец услыхал, крякнул с досады, но заставлять не стал. Только подумал плохое, и вырвалось к него в сердцах:
– Чтоб тебя Неугомон взял.
– Сынок, неужели отец один косить будет? – мать упрекнула Тимофея. Тот неохотно согласился.
Еще не рассвело, когда отец с сыном отправились на покос. А ближе к полудню пошли через поле к роще: встали, как-никак, до свету, и так косами намахались, что руки поднять тяжело было. Да и завтракать пора. Мать кувшин молока да каравай хлеба им на край поля принесла.
Поели, отдохнули недолго, и пошли опять косить. Пошли к другому лугу через поле, по тропинке, через высокую рожь. Вдруг сын остановился. Отец его спрашивает:
– Что встал, Тимоха?
Тот отвечает:
– Посмотри, отец, вон там женщина в поле.
Отец смотрит, да не видит ничего.
– Это тебя солнышко пригрело.
– Отец, ты иди, я догоню.
Отец дальше пошел, а Тимофей зашагал в тут сторону, где виделась ему женщина. Но она сама вдруг перед ним появилась. Была это девушка, в белой косынке, синем сарафане, с серпом в руках. Сказала девушка, усмехаясь:
– Что, притомился,
– Крестьянский труд завсегда тяжелый. И пахать, и сеять, и убирать. А чем нам кормиться, у нас и корова, и овцы в хозяйстве, живность тоже есть хочет. Только плохой я помощник, силенок у меня маловато, устаю шибко.
Посмотрела на него девица задумчиво так, пожевала травинку, и говорит:
– Ладно, дам я тебе силу, не будешь уставать. Только смотри, не перестарайся.
И пошла прочь, а Тимофей кричит ей вслед:
– А ты кто будешь-то сама? Имя назови мне, красавица полевая.
Она только засмеялась, будто колокольчик прозвенел. И исчезла за высокими колосьями.
Еще немного покосили работники. Отец никак за Тимохой угнаться не мог – тот знай, косой машет, как заведенный. Пришли домой, поели, отец на полати улегся и уснул мигом. А сын, хоть и встал ни свет, ни заря, отдыхать не хочет, такая в нем сила играет. Всю работу по двору переделал, полез крышу чинить. Мать только удивляется, что на него нашло. Мало того, он вечером на гулянку за околицу пошел, хоть мать и отговаривала, потому что завтра опять на покос.
– Ничего, мама, наша нигде не пропадет.
“И то, дело молодое, – думает мать, – пусть погуляет, а то все дома сиднем сидит”.
На гулянке, как водится, гармошка, частушки, веселье. Тимофей лучше всех отплясывал. Все девушки с ним перетанцевали, а он все не устает. Ночь наступила, песни стали петь протяжные, а Тимофей все веселится. Одна девушка говорит своей подружке:
– Слышь, Дуня, никак в Тимоху неугомон вселился.
– А что за неугомон? – спрашивает Дуня.
– Да это дух такой, и беда тому, на кого неугомон найдет.
Подружка только плечами пожала. Байки, мол, это все. С песнями стали все расходиться по домам. Тимофей тоже к дому пошел. Доходит он до развилки, уже до дома рукой подать, и тут, откуда не возьмись, давешняя полевая девица.
– Ну, что, не устал, Тимофеюшка? Чуешь в себе силу?
– Чую, – отвечает.
– Тогда пойдем гулять.
Но тут из избы мать вышла, увидела сына и стала домой звать, а девицу не видит. Тимофей пошел домой, а девушка вроде как обиделась, и говорит:
– Ну, погоди, еще заплачешь.
– С кем ты говорил, сынок? – спросила мать.
А когда он сказал ей, она так на лавку и села. Не зря, говорит, у меня сердце цельный день за тебя болело.
– А в чем дело, мама?
– Может, я не права, да сдается мне, что тебе ни спать, ни лежать теперь.
Как в воду глядела. Ночь не спал Тимофей, а утром опять в работу как впрягся – до обеда весь луг укосил, после обеда по хозяйству трудился. И так целую неделю. С лица спал, отощал, а ни спать, ни отдыхать не может. Мать выпытала, где он ту девушку встретил, да и пошла туда перед полуднем. Трава уж там внове поднялась, мягкая, да шелковистая, сено уже сгребли и застоговали. Видит она: вдали в белом платочке женщина вроде. Она к ней подходит, а та смотрит на нее, травку покусывает. Сердитая вроде. Но мать не оробела: за родную ведь кровинушку просить пришла.
Конец ознакомительного фрагмента.