Золотая шпага
Шрифт:
– Ее принесли, когда я ужинал с твоим мужем. У меня руки были заняты, но я исхитрился положить ее в свой медальон.
Он снял с шеи цепочку, послышался щелчок. Затем Засядько услышал восторженный голос Франсуазы:
– О, милый… У тебя в медальоне мой портрет?
– Я не расстаюсь с ним, дорогая.
– Не опасно?
– Ну, не станет же твой муж смотреть, что у меня в медальоне? Да и нравится мне играть с опасностью. Он убил бы меня, узнай, что оттуда на меня смотришь ты.
Де Артаньяк рассеянно гладил ее по спине,
– Тебя что-то беспокоит?
– К нам явился парламентер. Русский полковник. Потребовал сдачи крепости. Если наш ветвисторогий примет его условия, это будет катастрофа. И для нас двоих.
– Почему, милый?
– Я вызвался побывать в армии, потому что это важно для карьеры. Понятно, что дни Бонапарта сочтены, старая аристократия снова возьмет верх. Но я должен успеть занять положение при императоре, чтобы претендовать на что-то и перед королем. Для этого я должен отметить свою роль в обороне Торна. В Париже мне помогут подать все в нужном свете. Но едва я прибыл, как этот дурак собирается сдать крепость без боя!
– В самом деле?
– Он мне сказал сам.
– И что мы… можем?
– Пока не знаю. Если бы парламентер погиб… или был убит, то обозленные русские прекратили бы переговоры. Начался бы штурм, а эта крепость выстоит месяцы, если не годы. Я добавлю пару важных строк в свой послужной список, отбуду в Париж, а затем пусть эту крепость хоть с землей сровняют.
Была долгая тишина, звук поцелуя, учащенное дыхание, затем Засядько услышал ее тихий голос:
– Милый, я сделаю для тебя все, что потребуется. Подумай! В некоторых случаях женщины могут больше мужчин.
Засядько ждал, что де Артаньяк с негодованием откажется, однако голос французского офицера прозвучал с напыщенной торжественностью:
– Почему для меня? Для нас, дорогая. Как только избавимся от рогоносца, мы поженимся. И все мои земли будут твоими. И замок. Не такой, как этот – мрачный и угрюмый, а светлый и воздушный, как все в нашей Франции!
Ее голос прозвучал с такой страстью, что у Засядько по спине побежали мурашки.
– Как я хочу этого!.. Как хочу!
– Это будет, дорогая.
– Клод, скажи, что я могу сделать, чтобы приблизить этот день? Я хочу помогать тебе, а не ждать готовенького. Скажи! Сейчас война, люди убивают друг друга. Всюду совершаются преступления, которые в мирное время считались бы чудовищными… Ты понимаешь меня, Клод?
Засядько уловил в голосе де Артаньяка тщательно скрываемое торжество.
– Ты права, Франсуаза. Тем более что на пути к нашему счастью не надо даже причинять вред ни одному из соотечественников. А этот русский полковник… Он противник, которого мы все равно должны убить на поле боя. Сейчас он тоже на поле боя, пусть даже не держит в руке шпагу!
После непродолжительного молчания Засядько услышал голос Франсуазы. В нем звучали как страх, так и алчная страсть к победе любой ценой.
– У меня есть яд… я давно
После долгого молчания прозвучал его озабоченный голос:
– А как ты сумеешь?
– Я? – переспросила она. – Впрочем, мне легче, ты прав. Меня еще ни один мужчина не встретил настороженно. К нему можно как-то пробраться?
Он сказал торопливо:
– Я могу устроить.
– Тогда я приду, просто ведомая любопытством. Как он с виду?
Де Артаньяк буркнул неприязненно:
– Некоторым такие нравятся.
– Если ты хочешь, я прикинусь этой некоторой. Скажу, что хочу хоть как-то компенсировать грубость своего мужа. Мне понадобится кувшин вина и два фужера.
Она говорила быстро, искательно заглядывала ему в лицо, ее тонкие пальцы нервно теребили лацканы его мундира. Засядько чувствовал их напряжение, страх и замешательство. Оба страстно стремились к своим целям, но все-таки замышляли хладнокровное убийство!
Он надеялся, что де Артаньяк возразит, все-таки французский аристократ и офицер, однако тот отвел глаза, сказал после паузы:
– Что делать, если по дороге к нашему счастью надо будет переступить… через это.
«Это я «это», – подумал Засядько зло. – Переступить через мой труп! Господи, чего же они пытаются достичь такого необыкновенного? Она, понятно, ослеплена любовью, однако де Артаньяк и так богат и знатен. Есть ли предел стремлению к еще большему богатству и власти?
Человек – мера всех вещей, – вспомнил он. – Человек сам определяет себе пределы. Как в нравственном, там и в безнравственном».
– Дай-ка мне кольцо с противоядием, – вдруг сказал де Артаньяк. – Я не хочу, чтобы он погиб… во что бы то ни стало. Если будет шанс достичь нашей цели без его смерти, я это сделаю.
– Это было бы лучше, – вырвалось у нее невольно.
– Я сделаю все, чтобы не дать ему умереть… от яда. Офицеры все-таки должны погибать на поле боя со шпагой в руке!
Голос его показался Засядько чересчур напыщенным, чтобы быть искренним, но женщина только простонала с благодарностью:
– Милый…
Де Артаньяк зарылся лицом в ее пышные волосы, целовал, в то время как его руки расстегивали крючки и пряжки на ее платье, и Засядько, воспользовавшись моментом, неслышно отступил, перебежал освещенное место и заскользил дальше по анфиладе залов, часто ныряя в ниши и затаиваясь, слыша шаги.
ГЛАВА 26
Фон Бюлова уже не было в подземелье, но Ганс дожидался терпеливо. Без тени упрека проводил русского офицера обратно, Засядько пролез в дыру, и Ганс тщательно вставил глыбу на место. Засядько ощупал придирчиво, плесень сомкнул краями так, будто сплошной покров никогда не нарушался.