Золотая шпора, или путь Мариуса
Шрифт:
— Да ведь уехать можно по-разному, — едко заметила Эльза. — Ты ведь даже проститься не соизволил.
— Что ж, так сложилось исторически. Не мог я проститься.
— А потом написать — что, тоже не мог?
Уго предпочел промолчать. Ей не объяснить, как долг борется с чувством и как ты заставляешь долг победить, причем за явным преимуществом.
— Мне все ясно, — констатировала Эльза. — Ты говоришь, что любишь меня? А я тебе не верю и не люблю тебя.
— Ты можешь болтать все, что угодно, — печально сказал Уго. — Я-то не слепой.
Эльза возмущенно вдохнула и выдохнула. Потом успокоилась.
— В конце концов, это уже не
— Да кто тебя об этом просит? — спросил Уго как можно более нейтрально. — Живи, как тебе нравится. А я, пожалуй, пойду. Тебя я увидел — больше мне здесь делать нечего. Если жизнь проходит мимо — значит, ты ей не нужен.
Уго остался доволен собой, особенно — своей последней фразой. Он поднялся и медленно, чтобы дать ей время, двинулся к двери. Черт, неужели она так и ничего и не скажет? Вот и дверь. Холодея от разочарования, Уго взялся за ручку. Прощай, вино в начале мая — а в октябре, прощай, любовь!
— Постой! — сказала Эльза.
Как дрессированный суслик по команде, Уго тотчас развернулся на 180 градусов. Нужный тембр голоса на человека действует сильнее, чем электрический разряд.
По лицу Эльзы ясно читалось, что она пока не приняла решения. Собственно, Уго она и задержала как раз для того, чтобы иметь время принять решение. А то потом сожаления загрызут. Нет, не забыла она своей первой любви! Есть болезни, против которых время бессильно так же, как и медицина. Сейчас Эльза, очевидно, лихорадочно прикидывает, какие разрушения в ее так называемом счастье произведет старая любовь. Ведь когда прошлое сталкивается с настоящим — добра не жди. Жди руин.
— Подойди! — сказала она наконец, и сказала очень твердо.
Уго приблизился к креслу, но не вплотную. Оробел. Она посмотрела на него снизу вверх и встала. Их лица оказались в такой близости, что выбора не оставалось. Ее черные пылающие глаза впились в его лицо. Уго почувствовал, как приливает кровь к голове. Да, черт возьми, не только к голове! Она положила руки ему на плечи, приподнялась на цыпочки и приложилась к его губам так же приапически, как в былые дни. Телесный контакт в личных отношениях так же важен, как чувство долга — в делах общественных. Сказочный сон длился секунд пятнадцать. Затем Эльза решительно, даже резко освободилась из объятий.
— Ты доволен? — бросила она. Да, я люблю тебя и любила всегда. Но, прошу тебя, если ты ко мне хоть что-то чувствуешь — не беспокой меня больше никогда!
С грустным видом Уго понимающе кивнул.
— Разве ты можешь дать мне себя? — продолжала Эльза с болью в голосе. — Ведь это все, что мне надо. Но у тебя — твое проклятое дело, которое для тебя важнее всего. Есть ли хоть один человек, через которого ты не переступишь ради дела? Ты самовлюбленный, жестокий тип!
Уго почувствовал искреннюю обиду.
— Да разве я через тебя переступил? Ты никак не поймешь, что любить мне просто противопоказано. — А! — радостно подхватила Эльза. — Значит, любить ты не можешь? Что же ты мне тогда здесь поешь?
— Человек без обмана так же редок, как рыба без костей, — не удержался Уго и процитировал одного из античных любомудров.
— Хватит твоих дурацких фразочек! — решительно сказала Эльза. — Я сказала все, что могла, и буду очень признательна, если ты исчезнешь
Уго, не отрываясь, смотрел на нее. Маленькая, удивительно ладная, с фигурой далеко не аристократической, она выглядела куда грациознее графинь и баронесс с их искусственными осиными талиями! От природы легкая, как ветер, она каждым изгибом своего тела демонстрировала то, что беспомощно называют женственностью, не в силах адекватно выразить суть той пластичной энергии, которая заставляет мужчин сходить с ума без видимых причин. Уго с удовольствием отметил: даже под просторным голубым платьем видно, что грудь ее стала заметно выше, бедра — круче. Как должны завидовать ей те же аристократки, в большинстве своем плоские, как доски!
Господи, как нам мешает дефицит искренности! Вот, например, в древнем Бабагане вопрос с женщинами был решен в корне. Там на рынке ты мог купить любую. И покупали не только богачи, но и неимущие. Если продавец видел, что женщина не пользуется спросом, он отдавал ее любому желающему, да еще и приплачивал.
Сальвулы называют дураком того, кто не совершил восхождение на священную гору Панас. А того, кто поднимался на Панас дважды, они называют дважды дураком.
— Неужели у нас с тобой ничего больше не будет? — спросил он как бы риторически. Смотреть в глаза Эльзы было просто нестерпимо, но он никогда не отводил взгляд первым.
— Конечно, будет, — улыбнулась она. — Сейчас же.
Уго ей не поверил.
Глава 10 Отель герцога Тилли
— Кто это с вами, кэп? — спросил молодой лейтенант Роберта Граппса.
— Они из Тайной канцелярии, — сухо объяснил Граппс. Бог наградил капитана пренеприятнейшим голосом — высоким, скрипучим, больно бившим по барабанным перепонкам. А в остальном капитан Граппс не вызывал отрицательных эмоций. Симпатичный рослый молодой человек с уверенной улыбкой супермена-любовника на квадратном волевом лице, украшенном бородавкой, которую можно было бы назвать кокетливой, если бы бородавки были кокетливыми. Черно-лиловая гвардейская форма удивительно ему шла, подчеркивая стройную фигуру с узкой талией, оттеняя бледное лицо.
Лейтенант с нескрываемым пренебрежением смерил взглядом сопровождение Граппса — двух субъектов, по самые брови закутанных в черные плащи. Всем военным присуще предубеждение по отношению к вездесущим ищейкам королевской "конторы глубокого бурения". Лейтенант имел слишком низкий чин, чтобы составлять исключение.
— Особое задание, надо понимать? — поинтересовался он, не скрывая издевки.
— Именно, — бросил Граппс и, пресекая дальнейшие разговоры, направился в отель. Тяжелая, большая дверь была щедро инкрустирована золотом и втиснута в белый наличник. За Граппсом последовали две ищейки, в спину которым полетело уничтожающее хмыканье бесстрашного лейтенанта.
Слева от входа располагался длинный белый зал. Туда и повел спутников капитан Граппс. Интерьер впечатлял. Тут на славу потрудились лучшие декораторы Рениги — а скорее, даже Талинии. Зал предназначался для парадных приемов, потому цель перед оформителями ставили простую — сделать так, чтобы самим этим помещением хозяева могли пустить пыль в глаза гостям. Все блестело и сияло. Через три высоких стрельчатых окна в помещение свободно лился свет. По случаю раннего безоблачного утра солнце дарило свет чистый, как слеза, отчего зал казался громадным сундуком для хранения божьей росы.