Золотая струна для улитки
Шрифт:
– Ты знал? – шепчет Марат, и ему кажется, что пес лукаво подмигивает и слегка наклоняет нечесаную морду. – Нам еще корм понадобится для работника, – кивает он в сторону мохнатого спасителя.
– Сделаем. Пошли.
– Ну пошли, – поднимается Марат. Собака трусит за ним.
Они идут по тропинке к одному из многочисленных строящихся в округе особняков. Этот, пожалуй, самый претенциозный. Хотя, несмотря на масштаб работ, уже сейчас видно, что размах будет выполнен со вкусом.
– Неплохо дизайнеры поработали, – не скрывает одобрения новый сторож.
– Да не, какие дизайнеры. Это все шеф сам идеями фонтанирует.
– Любитель
– Что?
– Ничего.
Черт, чуть не выпал из образа сторожа. А местечко на редкость интересное. Просто настоящий памятник «пламенеющему» варианту испанского модерна: параболические бетонные арки, многочисленные детали, узкие окна, галереи, монументальный вход, угловые башенки со шпилями, причудливый декор. В общем, смесь неоготики с модехарой [16] . И сад обещает стать мини-копией «парка Гуэль». Отделка еще не начата, но видно, что парк – нерегулярный, а под пленкой бережно покоятся глыбы необработанного камня и ждет своего солнечного часа цветная майолика.
16
Мавританские и ориентальные мотивы.
– Мы, пожалуй, останемся.
Марату сложно признаться, что ему любопытно познакомиться с хозяином особняка. За год «малярных работ» ни один из работодателей не вызвал в нем ни грамма интереса. А тут за один день – и небывалое раньше раздражение, и неподдельное удивление. Что это? Равнодушие разжимает тиски?
– Ну, ты оглядись пока. Сейчас вернусь, покажу сторожку.
– Слушай, – не может удержаться Марат. И что это с ним сегодня такое? – А если я тут прихвачу что-нибудь из штучек-дрючек и смоюсь по-тихому?
– Чего? – Тип в костюме смотрит на сторожа, как на сумасшедшего. – Даже не думай. Найдем и закопаем вместе с собакой.
Пес поджимает хвост.
– Не дрейфь, – шепчет Марат. – Ничего с твоей шкурой не случится. И вообще, ты слышал? Я выбил для тебя полный рацион. Так что с тебя причитается.
Собака отворачивается, состроив, как кажется Марату, презрительную морду.
– Ну, не злись, дружок. Конечно, это все ты для нас устроил. Спасибо. Меня, кстати, Марат зовут. А тебя? Ну-ка, ой, да ты девочка. Извини. Значит, ты вторая сучка, встреченная мной сегодня. Извини, брат, судьба. Будешь Милой. Да, и охранять архитектуру Гауди Миле вполне подойдет [17] .
17
Последняя завершенная работа Гауди, известная под названием «Ла Педрера» (каменоломня) – дом Милы. Дом построен архитектором в Барселоне по заказу коммерсанта Пере Мила-и-Кампс. В 1984 г. дом объявлен ЮНЕСКО частью всемирного наследия.
11
– Вот эта подойдет, – Андреа придирчиво рассматривает открытку. – Это точно Стокгольм?
– Да, пиши.
Дорогая мамочка!
Не могу показать тебе свое изображение, поэтому посылаю изображение города, где мы сейчас играем. В Швеции тоже успех. Потом будет…
– Куда ты потом?
– Милан и обратно домой.
…Милан –
Целую вас, люблю, позвоню. А.
– Держи. Опустишь в Стокгольме, ладно? А с Миланом у тебя открытки случайно нет?
– Нет, – расстраивается Зоя. – Там я еще не была.
– Тогда покупаешь там, оставляешь на ней след от помады, чирикаешь буковку «А», и огромное, огромное тебе спасибо.
– Да не за что. В первый раз, что ли?
– А ты почему такая грустная? – Обычно перед поездками Зою лихорадит, она беспрерывно щебечет, рассказывает о планах, о нарядах, которые возьмет с собой, о ресторанах, в которых будет обедать, о приемах, на которых будет блистать. Ее швед – большая шишка. Андреа думает, ей нет никакого дела до Зоиной болтовни, но сегодня подруга молчит, и Андреа не по себе.
– Я согласилась познакомиться с его мамой, – сообщает Зоя с неподдельным трагизмом.
– Ну и молодец. Давно пора.
– Ты не понимаешь! А вдруг я ей не понравлюсь?!
– А вдруг я им не понравлюсь? – Андреа подбрасывает на ухабах проселочной дороги. Она испуганно хватается за низ живота и делает отчаянные знаки. Машина тормозит. Девушка выползает из «уазика», и ее долго, надрывно выворачивает. Андреа бледная, изможденная, уставшая, отчаявшаяся, беременная и довольная.
– Устала, бедненькая? – Дим заботливо обнимает жену.
– Ничего. Это все ерунда. Я привыкла. Просто волнуюсь ужасно.
– Не волнуйся. У твоих же все удачно прошло.
Да, в Мадриде все было просто прекрасно. Два года назад, через месяц после победы на «Фернандо Сор». Прилетели из Рима, свободный час перед концертом, после выступления – переезд в Барселону. «Мам, пап – это Дим. Мы вместе гастролируем, то есть мы вообще вместе…». А потом у Пас начинаются схватки, и всем сразу не до новостей Андреа. Через год:
– Мам, мы расписались.
– О… Ну… Поздравляю, дорогая. Вы должны при-ехать сюда и сделать все как надо, слышишь? С мантильей, с падре и со всеми нами, наконец. И потом, мы так и не познакомились с зятем. Как у него дела?
– Знаешь, Дима пригласили…
– Ах… Прости, милая. Мария хнычет, у нее опять режутся зубки. Кажется, пошли клыки. И это что-то ужасное. А Пас вышла. Все. Целую, целую. Звони.
И еще целый год подобных разговоров.
– У тебя там случайно нет сестрицы на сносях?
– Нет, – улыбается Дим. – Ты будешь гвоздем программы.
Машина с непонятным названием (почему человек, любящий свою родину, должен ездить на плохоньком подобии внедорожника?) уже несется по ровной дороге, но Андреа только больше трясет.
Зря трясет. Отличные у Дима родители. Мама приветливая, хоть и смотрит настороженно. Правильно смотрит. Уже год, как расписались, а не сообщили. Будто они Диму чужие. Андреа говорила, надо. Да только разве Дима убедишь в чем-то? Он бы и не ходил в загс, если бы не испанское происхождение невесты. Легче уж штамп поставить и не париться с приглашениями, визами, разъездами туда-сюда. Теперь ходит Андреа, консультируется с юристами, оформляет документы. Ребенок родится, ему надо гражданство давать. А какое?