Шрифт:
Глава 1
Выходить из анабиоза непросто. Сознание возвращается урывками, с длинными паузами. Но в какой-то момент глаза открываются, плоская мешанина красок становится объемной 3d картинкой окружающего безобразия, мозг включается и задается вопросами. Кто я? Где я? И что здесь делаю?
Ответы, как ни странно, приходят в обратном порядке.
Лежу. Голая. В чудной стеклянной капсуле, наполненной прозрачной жидкостью, по ощущениям похожей на глицерин, только куда плотнее.
И я совсем не русалка, а человек
И скорее не лежу, а плаваю в анабиозном желе.
Дышу через кислородную маску, руки и ноги не шевелятся. Возможно, зафиксированы, как в операционной. А на коже плотно сидят присоски с трубками, выходящими за пределы прозрачного аквариума. Они отражаются в изогнутых стенках моего саркофага.
Сквозь стенки видно плохо: помещение погружено в полумрак. В пределах видимости светились лишь экраны на стене, но изображения на них расплывались, как свет фонарей под ночным дождем.
Анабиозная камера отличалась от тех образцов, которые нам показывали в академии, но не настолько, чтобы не опознать.
Почему я здесь – вопрос без ответа. Последнее, что помнилось, – это как драконид Аррадор тащил меня по отсекам небольшого планетарного корабля. Но на таких челноках не бывает анабиозных камер, только медицинские боксы первой помощи. Что же со мной случилось?
Голова пустая и звенит, как колокол – непрерывно и гулко.
И лишь через какое-то время я осознаю, что колокол звенит не по-русски, на каком-то непривычном рокочущем языке, и я его понимаю. И вовсе это не колокол издает звуки, а наушники, закупорившие уши.
«Для закрепления материала мы повторим конспективно лекцию об иерархии Галактической Империи Эретар, или, по второму официальному названию – Дома Золотой ветви. Система иерархии в Империи не меняется вот уже два миллиона лет…»
Я резко дернула головой. Наушник выскочил, и ухо закупорилось желеобразной массой. От неприятного ощущения я снова непроизвольно дернулась. От кожи отлипли присоски, жидкость в капсуле помутнела, видимость ухудшилась.
Появившийся высокий звук сирены я услышала всей кожей.
Через мучительно долгое время сирена оборвалась. В помещении вспыхнул свет. Я услышала шипящий звук, с каким открываются изолированные отсеки на кораблях, в бомбоубежищах или в полностью защищенных операционных, и на капсулу упала тень: кто-то вошел.
И я сразу ощутила свою наготу – словно по мне проползла отвратительная мохнатая гусеница, которой мир интересен исключительно гастрономически.
Потом включился насос, отсасывающий анабиозную массу, а когда ее не осталось, крышка треснула по шву и отошла.
– Реанимационный период закончен, – оповестил механический голос на чужом языке, который, тем не менее, я отлично понимала.
– Добро пожаловать на мой корабль, аль-дэй Василиса, – на чистом русском языке и даже без акцента произнес незнакомый мужской голос. – Как вы себя чувствуете?
Я слегка, насколько позволяли трубки надетого на
– Я знаю, вы меня слышите и понимаете, аль-дэй Василиса, – голос приблизился, но я видела лишь смутное пятно. Зрение почему-то не фокусировалось на предмете. – Энцефалограмма фиксирует активность вашего головного мозга. Счастлив первым поздравить вас с возвращением в мир, – он сделал паузу. Как робот, ждущий запрограммированной реакции.
Но ее не последовало. Моим единственным желанием было прикрыться хотя бы простынкой и посетить дамскую комнату.
Незнакомец продолжил рассказывать, безэмоционально, как по бумажке:
– Вы находитесь на флагманском корабле, я – его капитан, обращаться ко мне можно по имени и званию: ди-вир Эмбор. Мы приближаемся к цели нашего полета, поэтому система жизнеобеспечения вывела вас из состояния анабиоза. Сейчас наш корабельный врач, ру-вир Хорг, проверит ваше состояние, а ваша личная помощница, ру-тай Диири, поможет одеться и освоиться.
Очень все… странно. В том числе имена. Корабль? Полет? Если я была в анабиозе, то… сколько? Но мысли были вялые, как спящие глубоководные рыбы.
Отчитавшись, капитан покинул помещение – я услышала удаляющуюся тяжелую поступь и шипение опускающейся двери отсека. Надеюсь, теперь меня оденут.
Действительно, подошли два существа, повыше и пониже, оба в белых костюмах с золотыми нашивками, в намордниках. То есть, наверное, так выглядят их медицинские маски. Трудно сказать, кто из них мужчина, а кто женщина – у обоих были длинные заплетенные косы, перехваченные плотными повязками.
Пока я на них дивилась, из меня начали убирать иглы, трубки, снимать клеммы, отсоединять провода. Последней сняли дыхательную маску и вынули воздуховод из гортани. Затем меня извлекли из стеклянного саркофага и переложили на кушетку.
И началось! Мне проверяли пульс, светили в глаза разноцветными фонариками, обследовали с ног до головы какими-то аппаратами. Может быть, и просвечивали. Затем мое несчастное тело протирали, мяли, массировали, мазали всякой дрянью и снова протирали, закапывали что-то в глаза… и прочие пытки.
А я послушно поворачивалась и вспоминала.
Мое проваленное испытание в лесу. Ураган. Боль…
Но что-то ускользало, неимоверно важное… Впрочем, и мое сознание тоже ускользало жирным угрем сквозь пальцы.
В конце концов в один прекрасный момент я просто отрубилась.
Очнулась в каком-то небольшом, слабо освещенном помещении. Совершенно пустые стены отсвечивали золотистым металлическим блеском, слабо проступали более темные узоры, складываясь в арабески, светился невысокий потолок. Я лежала под легким покрывалом, в рубашке (меня одели, спасибо), и с минуту пыталась сообразить, что же не дает мне пошевелиться. Пока не поняла, что тревожит так сильно, до желания немедленно исчезнуть – чужой взгляд.