Золото бунта
Шрифт:
К Осташе сразу притиснулся Федька Мильков, водолив, и тотчас что-то горячо зашептал на ухо. Осташа его не слушал, разглядывал людей. Похоже, сейчас собрались не все сплавщики каравана: маловато было народу, человек с десяток. Принимать отчеты и выдавать деньги было делом долгим, а потому Пасынков все-таки не стал звать всех. Он сидел за столом важный, насупленный, листал караванную опись — огромную неряшливую книгу в деревянных обложках, обтянутых засаленной холстиной. Рядом на столе громоздился оббитый железными полосами сундучок-скрыня, запертый
— Хрисанф пришел? — строго спросил Пасынков, оглядывая собравшихся. — Нет?.. Ладно, черт с ним.
Кроме Колывана Осташа увидел и других сплавщиков, смутно знакомых по батиным встречам: Довмонта Талашманова по прозвищу Нахрат, что значило «упрямец, строптивец», Евсея Кудинова из Треки, одноглазого Вукола Канаева с Уткинской пристани, Довлата Халдина из Демидовских Шайтанок, сплавщика Анкудина, про которого не вспоминалось ничего, кроме имени. Сплавщики, как и Осташа с Федькой, тоже явились со своими водоливами.
— Ну, мужики, давайте к расчету, — предложил Пасынков, вертя в пальцах ключ от скрыни. — Идем до Левшиной пристани на Каме. На то начальство положило восемь ден. За вычетом рубли, о которой сразу уговаривались, ваша корысть семь рублев. Даст бог удачи, в Левшиной рубли полторы еще сверху положу.
Слова Пасынкова не встретили возражений: сколько будет уплачено за сплав, все уже и так знали. Караван добирался до Камы, и на Левшинои пристани сплавщики и бурлаки сходили на берег, получали расчет. Груз с барок перегружали на здоровенные баржи, которые отправлялись дальше, в Нижний. Водоливы уплывали до Нижнего, где сдавали груз заводскому приказчику при Макарьевской ярмарке. Барки караванный продавал в Левшиной.
— С кого начнем? — спросил Пасынков, оглядывая сплавщиков. — Думаю, с самого уважаемого надо, верно? С тебя, Колыван свет батькович…
— Давай-ка лучше с самого меньшого, Степан Давы-дыч, — возразил Колыван. — Нечего ему пересуды дельных людей подслушивать.
Конечно, Колыван имел в виду его. Осташа почувствовал, как гнев и раздражение привычно занимают свое место в душе, словно цепной пес в конуре. Но в лице он не изменился, только запекло уши.
— Тогда, значит, поди сюда Петров Остафий, — согласился Пасынков. — Давай мне список бурлаков, которых нанял…
Осташа встал и пошел к столу Пасынкова. Федька проворно обогнал Осташу и услужливо положил перед караванным мятые листы со списком бурлаков. Пасынков принялся медленно читать, шевеля губами, но не дочитал и перевернул листы сразу на итог.
— Ровно сорок человек, значит, — почему-то недоверчиво спросил он, глядя на стоящего Осташу снизу вверх. — И баб всего четыре? Небось баб-то десяток нанял, а указал четверых? Знаю я эту хитрость. Многие сплавщики так делали. Бабам и отрокам полагалось платить вдвое меньше, чем мужику-бурлаку. Если нанять баб, а указать в бумаге мужиков, то с каждого такого обмененыша сплавщик мог положить в карман два рубля. Деньги немалые. Осташа бешено посмотрел
— Истая правда! — вытаращив глаза, принялся креститься Федька. — Всего четыре бабы! Приди — сам перечти! И народу — сорок человек! Не меньше!
— И перечту, — с угрозой ответил Пасынков.
— Сопли еще не смотал, а уже шельмует, — громко сказал за спиной Осташи Колыван.
Осташа только сжал челюсти, но не оглянулся.
— Ладно, будем считать, — согласился Пасынков. Царапая пером, он принялся писать в своей книге, с ходу высчитывая так быстро, что Осташа не успевал загибать пальцы и запоминать.
— Тридцать шесть бурлаков по четыре рубли выйдет сто сорок четыре рубли. Четыре бабы по две рубли выйдет восемь, да с прежним сложить — сто пятьдесят две рубли. Семь сплавщику да одиннадцать водоливу до Нижнего, итого сто семисят. Червонец на водку, по рублю на подгубщиков да писят рублей за погрузку — вместе двести тридцать четыре. Получай.
Федька ловко застелил стол караванного заранее припасенным полотенцем. Большим медным ключом Пасынков открыл замок на скрыне и начал отсчитывать деньги, выкладывая их на тряпицу. Осташа и за деньгами тоже не успевал следить.
— Вот тута титлы поставь, — приказал Пасынков Осташе, тыча кургузым пальцем в свою книгу.
— А сплавщицкого запаса ты мне не даешь? — удивился Осташа.
В сплавщицкий запас обычно давали рублей двадцать — на тот случай, если барка сядет на таш или на огрудок и придется нанимать местных крестьян, чтобы стащили с мели.
— А какое тебе доверье? — хмыкнул Пасынков.
— Он на хватке постоит до обеда, чтобы караван вперед убежал, а потом скажет, что обсох да снимался. Бурлакам по чарке водки, чтобы молчали, — и запас себе в карман, — опять подал голос Колыван.
Осташа потер скулу, словно размял отмороженное место.
— Так, значит, дело подряжаешь, Степан Давыдыч? — сдавленно спросил он. — Огулом мненье заимел?
— А ты помалкивай! — рассердился Пасынков. — И без того из милости принял.
— Ты бурлаков поштрафуй поначалу, так запас и соберешь, — посоветовал сплавщик Анкудин, сжалившийся над Осташей.
Осташа молча взял тряпицу за углы и завязал деньги в тугой узел.
Отдуваясь, Пасынков ткнул оборотной стороной пера в плошку с рыбьим клеем и принялся старательно вклеивать в свою книгу листы со списком бурлаков.
— И неча рожи корчить, — проворчал он. — Походи сначала с наше, потом и права наши заимеешь…
Осташа не ответил, развернулся и пошагал на выход их горницы.
— Эй, кочеток! — крикнул Пасынков ему вслед. — Флаг забери!
Он издалека кинул Осташе скомканный флаг, будто девка — платочек на память. Осташа, пряча от всех глаза, нагнулся, словно кланялся караванному за науку, и поднял с пола упавший флаг.
— С-суки… — шипел Осташа, выходя от Пасынкова. Не глядя, он грубо расталкивал бурлаков плечами, напролом пробиваясь сквозь толпу на крыльце. Федька благоразумно молчал и семенил сзади.