Золото гуннов

Пахомов Николай Анатольевич

— Сейчас он ничего не скажет, — даже не взглянув на подручного Мундцука, обмолвился Ратша. И, отведя Ругила чуть в сторону от остальных, добавил, поясняя: — Зачерствел нутром от неудачи. Стоит, словно не живой, словно уже на том свете. В глазах пустота и мрак.

— А если ножичком пощекотать? — Ругилу не терпелось услышать с одной стороны повинную, с другой — обличительную речь наймита Мундцука в отношении своего друга и благодетеля.

— Не скажет, хоть на куски режь. Зачерствел, — повторил Ратша. — Лучше до утра подождать. За ночь, глядишь, душой оттает, телом обмякнет, тогда что-либо и молвит…

К тому же, как любят повторять мои сородичи, утро вечера мудренее.

— До утра — так до утра, — согласился Ругил, понимая правоту Ратши. — В стан направимся? Или тут заночуем?

— В стан нам еще рановато… А вот на опушке той рощи, где мы ворога дожидались, в самый раз будет: и скрытно от посторонних глаз, и место удобное… Да, в самый раз будет, — повторил, ненавязчиво отклонив оба предложения Ругила Ратша.

— Почему же рановато?

— А что мы можем предъявить Мундцуку? — Вопросом на вопрос отозвался Ратша. — Раны воев да стрелы с ястребиным оперением?.. Так он заявит, что ни сном ни духом, как у нас, русов, говорят. А если, мол, угры с отдельными его воями и покушались на твою жизнь, так то сделали по собственному почину. И будет прав: тати-то пока что не допрошены, и наши вои их признательные слова не слышали… Вот и выходит, что нам нечего будет предъявить на суд Харатона, вождей и старейшин.

— Что ж, ты опять прав, — не стал спорить с Ратшей Ругил. — Дождемся утра и всех хорошенько попытаем, а потом решим, что да как…

— Только распорядись, чтобы пленников охраняли как зеницу ока. Кто знает, не обеспокоится ли Мундцук отсутствием Савира и его убийц? Не придумает ли новых каверз?

— Распоряжусь.

— Тогда к опушке?

— К ней самой.

Через несколько минут почти сливавшаяся с ночным мраком группа всадников и связанных пешцев тронулась к темневшей на фоне более светлого небесного свода роще. Начавшие вылупляться, словно цыплята из яиц, звездочки игриво подмигивали друг дружке, а может, и запоздавшим всадникам Ругила.

Птицы, напевшись вволю за день, умолкли одна за другой. И только сова, помощница дедушки Лесовика, где-то в отдаленности сердито и недовольно заухала. Возможно, тревожилась за месяц, который почему-то не спешил выглянуть из своей опочивальни.

Морена и Морок полностью овладевали миром, наводя страх на мирок людей, только что убивавших обитателей поля и бора и терзавших друг друга. И этот страх то липким потом, то неприятным холодком будет обуревать людей, пока они не принесут молитвы Сварогу и его сыну Семарглу и не затеплят огонь, чтобы разжечь костры. И только тогда силы мрака молча отползут за ближайшие кусты и деревья. Но и оттуда будут цепко наблюдать за воями и их пленниками.

Русы, как и гунны, не признававшие в походах никаких помещений и крыш над головой, даже хлипких шалашей (исключение составляли разве что шатры), ночь коротали рядом со своими конями, прижавшись к ним и греясь от них. Благо, что ночь была теплая, земля — прогрета солнышком, трава — мягкая да ласковая, словно грудь любимой девы.

Едва Мерцана, умываясь в небесном озере и радуясь новому дню, игриво разбрызгала по траве капли алмазной росы, едва лучезарный Световит сменил в небесной конюшне

черных коней на белых, как в стане Ругила все пришли в движение. Потягивались сладко те, кто спал, позевывали те, кому привелось нести утреннюю стражу, обреченно ежились, едва шевелясь, пленные приспешники Мундцука.

— Все ли на месте? — первым делом поинтересовался Ругил, едва размежив очи.

— Все на месте, — отозвался Ратша, так и не сомкнувший глаз за всю ночь. Не то чтобы он не доверял воям Ругила, которые честно выполнили волю своего вожака, но всегда привык важные дела делать сам. Охрана же Савира и его сподручных — была делом важным. Вот Ратша и не спал, бдительно следя и за пленниками, и за их стражами.

— А Савир? — Прозвучал очередной вопрос Ругила.

— Кажется, оттаял и Савир…

— Тогда попытаем, пока угли в кострах не истлели?

— Попытаем. Только думаю, что угли и огонь нам не пригодятся.

— Почто так? — вскинул подбородок и заиграл бровями Ругил.

— Темные дела, побратим, делаются в темноте, чтобы совесть не видела, — уподобляясь волхвам, стал витийствовать Ратша. — Со светом же совесть не позволит в прятки играть ни с собой, ни с нами.

— У татей нет совести. — Словно удар меча стеганул ответ высокородного гунна.

— Кто знает волю богов? — мягко не согласился Ратша.

— Мы вот и узнаем! Эй! — Поманил жестом Ругил одного из нукеров. — Тащите сюда Савира.

Притащенный волоком к ногам Ругила Савир изо всех сил старался унять дрожь в теле. Лицо его было бледно, взгляд очей зарывался в землю, чтобы не видеть Ругила и его воев.

— Сам скажешь, сын змеи и шакала, или предпочтешь испытание огнем? Мои нукеры умеют и огнем пытать, и кожу хоть тонкими полосками, хоть целиком сдирать…

— Скажу. Скажу все, — поднял очи на Ругила Савир. — Только с одним условием…

— С каким таким условием? — был взбешен Ругил. — Издеваешься что ли?

— Условие мое простое, — оставив вопрос Ругила без внимания, продолжил Савир, — после казни погрести с подобающими моему роду почестями, чтобы душа моя на том свете не металась в поисках мщения.

— Вон оно как… — ощерился недобро Ругил.

— Да бес с ним, — поспешил шепнуть ему Ратша. — Обещай. С тебя не убудет, а он нам будет нужен еще и на суде у хана Харатона. Если пожелаешь, конечно…

О гуннах ходила недобрая слава, что они данного слова никогда не держат: утром говорят одно, в полдень — другое, а к вечеру — уже третье. Что непостоянны, как осенний ветер, который то в одну сторону гонит облака, то в другую. Что утром могут заключить союз, а к ночи уже будут злейшими врагами.

Однако Ратша, достаточно поживший рядом с ними, ведал, что все это большей частью наговоры недоброжелателей и завистников из племен готов, а то и ромеев. Ведь каждый старается опорочить другого, особенно, если от этого «другого» во многом зависим. А готы были зависимы. Еще как зависимы!

Да, гунны часто поддавались необузданному гневу. А в гневе были скоры на расправу и безрассудные поступки. Это верно. Однако верно и то, что справедливость уважали, данное слово — держали. Поэтому, как понимал Ратша, его высокородному другу не так просто было пойти навстречу выдвинутому Савиром условию сделки. Ох, как непросто!