Золото и кокаин

Бенедиктов Кирилл Станиславович

— Что вы, — сказал я, — я кроток, как овечка.

Тут он впервые приподнял свои припухшие желтоватые веки.

— Что, правда?

— Нет.

— Во всяком случае, я тебя предупредил. Отряд у меня в этот раз собрался — не приведи Господь. Половина — просто воры, вторая половина — уроды, каких свет не видывал. Общаться с ними придется в основном тебе, юноша.

— Меня зовут Диего, — сказал я.

— Я слышал. Так вот, для того чтобы управляться с этаким сбродом, потребуется крутой нрав и железные кулаки. Если ты и впрямь овечка, они тебя сожрут, можешь не сомневаться.

Он вдруг ударил меня

в живот — резко и неожиданно, так, что, если бы я не успел напрячь мышцы, мне наверняка пришлось бы валяться на палубе. Но Педро предупреждал меня, что проверка может включать в себя не только разговоры, и я был готов. Кулак Варгаса задел меня по касательной, я перехватил его руку и крепко сжал.

— Неплохо, — проворчал лейтенант. — Ладно, ладно, пусти, мне мои старые кости еще понадобятся.

Он вырвал руку и зачем-то отряхнул свой камзол.

— На отдельную каюту можешь не надеяться. Все, кроме капитана и меня, спят вместе, в кубрике. Если серьезно повздоришь с кем-нибудь из бандейры, советую спать с открытыми глазами. Мне до смерти надоело выбрасывать за борт трупы случайно задохнувшихся во сне. Ты меня понял?

Прозвучало это не слишком обнадеживающе, но после тюремной камеры в Саламанке испугать меня было трудно.

— Мы везем двенадцать лошадей, включая и твоего коня. Твой конь — твоя забота. Места для слуг на «Голубке» нет.

— Даже если бы и было, за конем я всегда ухаживаю сам.

— Это все, что я хотел тебе сказать, — буркнул Варгас. — У тебя есть вопросы?

Вопросов у меня было немало, но я решил задать только один.

— Сеньор лейтенант, я слышал разговоры о какой-то сказочно богатой стране к югу от Панамы…

В сонных глазах Варгаса что-то мелькнуло.

— Эльдорадо! В Панаме только о ней и толкуют. А зачем, ты думаешь, губернатору понадобилось столько народу? Он собирается завоевать ее и поднести этот дар королю.

— А что же де Бальбоа? — не удержался я.

Лейтенант помрачнел.

— Сеньор де Бальбоа тоже точит зубы на этот кусочек. Но мы, юноша, служим губернатору Педрариасу, и де Бальбоа для нас — враг. Запомни это хорошенько, если хочешь избежать неприятностей в будущем.

Впоследствии я не раз вспоминал этот разговор. Так же как и еще один, состоявшийся в ночь перед самым отплытием у меня с моим братом Луисом.

Мне невмоготу было сидеть взаперти на темном складе, зная, что на следующее утро я надолго распрощаюсь с любимой Испанией. Как ни старались братья убедить меня в том, что разгуливать по улицам Кадиса опасно, я все-таки переупрямил их. В конце концов Луис, скрепя сердце, позволил мне покинуть убежище, но настоял на том, что мы пойдем вместе. Как и вчера, за нами неотступно следовали Мигель и Серхио, носившие под камзолами тонкие кольчуги. Педро на сей раз остался дома — ему нужно было написать письмо нашему батюшке.

Мы поднялись на гору и прошли по усаженной тополями аллее к собору Нуэстра-Сеньора-дель-Кармен. В этот поздний час на площади перед храмом было пустынно, только в воздухе медленно кружила какая-то большая белая птица.

— Доброе предзнаменование, — усмехнулся Луис. — Знаешь, братец, а ведь я тебе даже завидую.

— Не терпится погнить в болотах? Или выспаться в насквозь мокрой палатке?

— Новый мир, — не обращая внимания на мою иронию, продолжал

Луис. — Огромные, неизведанные просторы. Девственные леса, прозрачные реки и озера, водопады… Достигающие небес горные цепи, за которыми, быть может, прячутся золотые страны… Знаешь, чтобы увидеть такое своими глазами, можно и беглецом стать.

Мы пересекли площадь и вышли на высокий мыс, откуда открывался прекрасный вид на бухту Кадиса. Солнце уже зашло, и в сгущавшихся сумерках воды Моря-Океана казались почти черными и густыми, как смола. Бухта была усыпана скорлупками кораблей — некоторые еще спешили в порт, стремясь успеть до темноты, но большинство спокойно стояло на якоре, дожидаясь утра. Одной из этих скорлупок была «Ла Палома», но с такого расстояния узнать ее было невозможно.

— Знаешь, братец, — пробормотал я, — похоже, мы все здорово в тебе ошибались. Как я только мог предположить, что ты чужд романтики! Неизведанный мир… таинственные королевства… я просто не узнаю тебя, Лучито!

— Нет здесь никакой романтики, — с досадой возразил Луис. — Просто, будучи управляющим портовыми складами, я слышал столько всего об этом Novi Orbis [41] , что начал даже во сне его видеть. Как представлю себе, что бы я мог сделать, владея, например, плантацией сахарного тростника! Да что там — плантацией! Я уже разработал план по созданию небольшой торговой компании, которая занималась бы перевозками продовольствия с Кубы на Tierra Firma [42] , где наши соотечественники добывают золото и серебро. Туда — муку и овощи, обратно — золотой песок и серебряные самородки! Я заручился поддержкой уважаемых в Кадисе торговцев и собирался открыть эту компанию через год, когда накоплю достаточно денег…

41

Новом мире (лат.)

42

Твердая земля, материк (исп.)

Он замолчал и некоторое время стоял с каменным лицом, крепко сжав челюсти. Я тронул его за рукав камзола.

— Прости, Лучито, мне, правда, очень жаль, что из-за меня…

Брат довольно резко высвободил свою руку.

— Ничего ты не понимаешь, Яго! Последние дни я только и делаю, что думаю, почему все так сложилось. Почему, когда я был в двух шагах от того, чтобы осуществить свою мечту, мне пришлось проститься с ней, спасая тебя, моего бестолкового младшего брата. И, ты знаешь, мне кажется, я понял!

Он порывисто повернулся ко мне.

— Это судьба, вот что это такое. Я, такой приземленный, такой скучный, присыпанный конторской пылью человечек, не должен искать счастья в заморских землях. Это твой удел, братец. Ты всегда любил ввязываться во всякие авантюры. Можно сказать, ты рожден для приключений. Помнишь, как ты залез на колокольню собора Святого Михаила и спустился вниз по веревке на глазах у всей нашей деревни? Сколько тебе было тогда лет, четырнадцать?

— Тринадцать, — ответил я, покраснев. Отец тогда отодрал меня ремнем так, что я неделю не мог сидеть.