Золото и мишура

Стюарт Фред

Являясь самым быстрым кораблем, этот клипер был гордостью Америки. Эмма восхищалась царившей на судне чистотой и слаженной работой экипажа, хотя у нее и вызывала неудовольствие теснота каюты. Сейчас Эмма, задрав голову, с интересом наблюдала, как ловко карабкались по мачтам матросы, как под напором ветра вздувались огромные белые паруса, креня судно на левый борт, когда оно мягко скользило по водам залива.

— Прекрасно, не правда ли? — услышала она голос. Повернувшись, Эмма увидела настоящего гиганта, облаченного в капитанский китель. Будучи тридцати с небольшим лет — а именно так

Эмма ориентировочно определила возраст капитана, — он явно производил впечатление: широкие плечи, узкая талия, густые волосы цвета огненной меди, а лицо едва ли не такое же, как и волосы, что являлось, подумала Эмма, результатом воздействия солнца, которое много дней подряд светило над капитаном. — Я имею в виду корабль, — добавил он, коснувшись своей треуголки. — Я уверен, что отличный клипер — самое прекрасное, что только есть на земле. Исключение составляют разве только прекрасные женщины вроде вас. Позвольте представиться, я Скотт Кинсолвинг, капитан этого судна, а также его владелец. Вы, насколько я понимаю, мисс де Мейер из третьей каюты?

— Совершенно верно, капитан.

У Эммы создалось вполне отчетливое впечатление, что капитан Кинсолвинг, который был почти на целый фут выше ее, заинтересовался ею отнюдь не по служебной необходимости, и потому она решила держаться с ним холодно и официально, насколько это позволяют приличия.

— В ближайшие примерно сто дней мы будем нередко видеться друг с другом, — продолжал капитан, — и поэтому хорошо бы нам сейчас познакомиться.

Он довольно-таки нахально улыбнулся, так во всяком случае показалось Эмме.

— Вот не знала, что, приобретя билет на пароход, я тем самым взяла на себя обязательство подружиться и с его экипажем, — сказала она, думая, что после такого ответа капитан наверняка заткнется.

Но он смотрел на Эмму своими зелено-голубыми глазами, такими же нахальными, как и его улыбочка.

— Я вовсе не член экипажа, мисс де Мейер. Пока вы на борту моего корабля, я — Бог. Всего доброго. — Он повернулся, намереваясь уйти, затем чуть помедлил, заглянул в ее аметистовые глаза. — И я действительно думаю, мисс де Мейер, что если бы взглядом можно было убить человека, то я давно уже был бы трупом.

— Рыжий бык! — пробормотала она едва слышно, как только капитан скрылся в служебном помещении. — Он что же, думает, что и вправду Бог? Подонок!

Корабль продолжал скрипеть и постанывать, подгоняемый ветром, дувшим в направлении Гаваны.

— Но поймите, дорогая Эмма, на корабле он действительноБог, — говорила ей графиня Давыдова минут двадцать спустя, когда они прогуливались по палубе. — Неблагоразумно так задирать нос перед капитаном. Пока мы в море, он распоряжается нашими судьбами.

— Может быть, это и так, но он показался мне просто самодовольным болваном!

Графиня рассмеялась.

— Вы обошлись с ним довольно-таки резко. Говорят, он один из самых богатых бостонских судовладельцев. Я также слышала, что его любовная жизнь полна скандалов и тайн.

— В самом деле? — спросила Эмма, у которой против ее воли эти слова пробудили определенный интерес. — И что же это такое?

— Ну, если бы мы

с вами о них знали, то это уже не было бы загадкой, так ведь? А если и есть в мире что-нибудь вызывающее большее неудовлетворение, чем неразгаданная загадка, — то это загадка разгаданная.

Эмма улыбнулась. Ей был по нраву юмор графини Давыдовой, а легкий акцент русской дамы придавал ему элегантную пикантность.

— Но сказать не могу, как я рада, что цвет возвратился на ваши щечки, — продолжала графиня. — В последние несколько дней я наблюдала, как вы все более оживаете, и могу добавить, вашему отцу это тоже очень приятно видеть. Знаете, он очень волновался по поводу вашего здоровья. Но я сказала ему: «Время, дорогой мой Феликс, дайте ей время. Время лечит все раны, даже сердечные».

— Время никогда не сможет залечить мою рану, графиня.

— Пройдет время, и вы обнаружите, что в один прекрасный день лихой мистер Коллингвуд напрочь исчезнет из вашей памяти.

— Ну, это маловероятно хотя бы потому, что… — она набрала побольше воздуха в грудь, — что у меня будет от него ребенок.

Графиня Давыдова внимательно посмотрела на нее.

— В самом деле? — прошептала она.

— Боюсь, что да.

— И вы, разумеется, ничего не рассказали отцу?

— Нет, потому что, если честно, боюсь. Я так сильно люблю папу, и, кроме того, я совсем не уверена, что он захочет взглянуть на то, что случилось моими глазами. Я понимаю, что согрешила, и готова держать ответ за содеянное. Но мой бедный папочка, — Эмма тяжело вздохнула. — Боюсь, это известие может разбить его сердце.

— Конечно, это будет для него сильным потрясением, впрочем, этого и следует ожидать. Хотя, с другой стороны, ваш отец — трезвомыслящий человек, чем он, кстати, мне и нравится… Может быть, вам хотелось бы, чтобы я сообщила ему эту новость? Может, так будет лучше?

— Да! Я уверена, что так будет гораздо лучше. Я знаю, что папочка симпатизирует вам, и… Ну, словом, я надеялась, что вы сможете быть посредником. Жизнь поистине странная штука! Когда я впервые увидела вас, вы мне не понравились, и вот получилось так, что мы с вами подружились. По крайней мере я считаю вас своим другом.

Графиня слегка похлопала по руке Эммы.

— И я считаю точно так же, — с улыбкой сказала она, затем на секунду призадумалась. — Скоро мне придется рассказать обо всем вашему отцу. Конечно же, то, что вы теперь в интересном положении создает определенные проблемы, из которых отсутствие отца — не единственная.

— Что вы имеете в виду?

— Корабль пойдет вокруг мыса Горн как раз тогда, когда в Южной Америке зима. И наверняка будут жуткие ветры. Для женщины, которая собирается стать матерью, это совсем не то же самое, что отдыхать во Франкфурте, лежа в шезлонге, не так ли? Не исключено, что возникнут даже некоторые опасности.

— Я совсем не подумала об этом.

— Вы о многом не подумали. Но, увы, вот что такое любовь — наслаждение моментом и никаких мыслей о будущем. Милая моя, вы еще так молоды. Когда-то и я тоже была молоденькой, так что все это мне прекрасно известно, и потому я не говорю ни единого критического замечания в ваш адрес. Больше того, я должна помочь вам.