Золото Иссык–Куля
Шрифт:
Вокруг Графа стала опять собираться местная пьянь. У него в доме всегда можно было распить бутылку и, при необходимости, переночевать. Правда, через некоторое время в жилище у него не осталось ни одной вещи. Случайные товарищи бывало, прихватывали с собой что–нибудь из его нехитрого скарба.
Поплатившись после очередной пьянки здоровьем одного глаза и плохо
Хотя доподлинно он не знал, случилось ли несчастье на самом деле или просто пригрезилось в одном из его наркотических снов. Граф убил человека. В пьяной ссоре выхватил нож и вонзил прямо в сердце. Потом в страхе убежал. Домой Граф так и не вернулся: вдруг этот кошмарный сон окажется реальностью?
Объявился Володя в соседнем селе и нанялся в работники Таджидину. Ему нужен был кров над головой и еда. Больше в жизни его ничего не интересовало. Даже женщины.
Он осторожно прислушивался к новостям из когда–то родного села, но там все было спокойно.
Возможно, произошедшее было просто его пьяным видением, но оно было настолько реальным и пугающим, что Володя решил больше дома не показываться.
В этом году ему стукнет шестьдесят один год. Не так уж и мало. Таджидин начинает ворчать, что Володя сдал за последнее время, не справляется с работой. А Граф и за дворника, и за пастуха, и за скотника. Зима нынче суровая была. Морозы лютые стояли. Убери, попробуй, навоз за шестью коровами, когда все взялось льдом. А хозяйство большое. И уток надо кормить, и кур. Овец пасти. С раненого утра до позднего вечера бьется Володя – везде надо поспеть. Да и здоровье стало пошаливать. Тяжело по снегу или по мокрой от дождя траве весь день таскаться. А одежду Таджидин не покупает. Вот Володя и донашивает все, что остается от племянников да от брата. А оно все ветхое, долго не держится.
Хорошо, что кругом, куда ни глянь – конопля густо растет. Покуришь и дальше жить можно. Один раз Володе даже сам Господь Бог пригрезился. Говорит Он Володе, а они с ним на небесах стоят:
Вот и мать умерла, и уже никто не ждет Володиного появления в городе, да и сам он не спешит туда. Ему там делать нечего. Хотя и тут стало так же тяжело жить. Устал он от зимнего холода, промозглых, мокрых дней осени и весны. Летнее пекло иссушило его и без того сморщенное лицо, обрамленное спутанными седыми волосами и бородой, желтой от табачного дыма. На вид Володе можно дать и семьдесят лет, и восемьдесят. А он все тащится вдоль канала за пасущимися коровами и представляет себя ловким и сильным, как Тарзан из старых, давно забытых фильмов. Ребятня кричит ему вслед: «Йог идет!», и Володя гордо расправляет свои худые плечики. Да, он – йог, у него здоровья – всем бы такого!
Граф остановился и повернул к берегу канала. Надо сполоснуть вспотевшее лицо. Он осторожно встал у края воды и, подслеповато щуря единственный видящий глаз, наклонился зачерпнуть сложенными ладошками воду из быстротока. И тут же ткнулся головой в мутноватую воду канала. Шкодливая корова, недавно под самым его носом утянувшая с соседского поля куст кукурузы, увидев своего пастыря в неудобной позе, не преминула отомстить Володе за его тяжелую палку. Один удар головой под зад – и Граф, матерясь и чертыхаясь, летит в воду. Корова, победно подняв хвост, гордо отбегает на безопасное расстояние. Володя вылезает на берег злой, мокрый, с налипшей грязью на волосах. Потом, немного отойдя, смеется – вот до чего хитрая скотина! Хоть Володя и ругается на животных, матерится, лупит по чему придется кулаком или дубиной, чтобы слушались его на прогулках, а все же привык он к ним. Они могут быть такими теплыми и ласковыми. И каждое утро, когда Граф выползает из своего логова на свет божий, они радуются его появлению и шумно извещают его об этом.