Золото Македонского

Белов Руслан Альбертович

А теперь все! Конец Надежде. Сбылась мечта идиота! Эта бляха точно из клада. Он зарыт где-то выше по склону. И его размыло несколько сотен лет назад. Надо посмотреть, нет ли где еще таких голышей.

Клад, 1) спрятанные, чаще всего зарытые в землю, вещи, представляющие ценность для владельца. К. известны повсеместно и обычно являются важными историческими источниками. Древнейшие К., относящиеся к неолиту и энеолиту, содержат каменные орудия и оружие. От эпохи бронзы сохранились К. боевого и парадного оружия, топоров, серпов, слитков меди, украшений и т. п. В более поздних К. содержатся главным образом различные драгоценные вещи и монеты. Нанесение на карты мест находок К. позволяет проследить распространение

поселений и направление торговых путей. Наибольшее количество К. зарывалось во время народных бедствий, крупных исторических событий. Так, множество древнерусских К. связано с монголо-татарским нашествием 13 в.; обилие К. русских монет 17 в. (обычно в глиняных сосудах – кубышках) обусловлено бурными событиями этого века – войнами и народными восстаниями. 2) В праве – зарытые в земле или скрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен или в силу закона утратил на них право. По действующему в СССР законодательству, К. считается собственностью государства. К. являются не всякие ценности, а лишь те, которые были скрыты умышленно, по воле бывшего владельца. Этим К. отличается от находки имущества, владение которым утрачено помимо воли владельца. Обнаруживший К. должен сдать его финансовым органам; он вправе получить вознаграждение в размере 25 % стоимости сданных ценностей, если обнаружение К. не явилось результатом раскопок или поисков, входивших в круг его служебных обязанностей. Присвоение К. считается уголовным преступлением.

Час я прочесывал склон над местом находки. И преуспел – под обрезом скальной гряды, спускавшейся с водораздела, нашелся изглоданный временем меч с сердцевидным перекрестием и навершием в виде полумесяца. Он торчал из дерна сантиметров на пятнадцать, хоть лошадь привязывай. Вытащив древнее оружие (акинак, согдийский меч, мне ли это не знать), стал им же копать. Бляха лежавшая в нагрудном кармане, действовала как кроличья батарейка из рекламы «Энерджайзера», и скоро я раскопал пещерку, полную человеческих костей, частью истлевших. Без сомнения, они представляли собой останки македонских воинов, сопровождавших караван с золотом.

Взяв наиболее сохранившийся череп, я в какой-то мере, почувствовал себя Гамлетом.

Представьте геолога – лицо в потеках пота, небритого – философски рассматривающего череп с теменной костью, пробитой тупым предметом.

Пообщавшись с вечностью, я отложил череп в сторону и порылся в братской могиле, вспоминая книгу натуралистического писателя Джеймса Джонса «Отсюда и в вечность», в которой американские солдаты, не успевшие помародерствовать по причине позднего прибытия на театр военных действий, разрывали тепленькие еще братские могилы японцев в расчете хоть чем-то поживиться. Золотыми коронками, например.

Джонс умел писать.

Я тоже мародер. Но объектом моих корыстных поползновений были не карманы похороненных солдат Страны Восходящего Солнца, а карманы македонцев, убитых то ли своими, то ли согдийскими партизанами.

Конечно, карманов у них не было. И потому я ничего не нашел. Так, железки.

А если их действительно завалили орлы Спитамена, согдийского Дениса Давыдова? И золото пошло на борьбу с македонскими французами?

Как скучно!

И меч ведь согдийский.

Чепуха. Мой Согд ничего об этом не говорил. Если бы караван преследовали партизаны, преследовали и накрыли, он бы знал. Знал бы предок, всю эту золотую лихорадку затеявший. Все знали бы. Значит, золото на месте. Где-то рядом.

Воспрянул духом. Завалил пещерку, допил свой чифирок и потопал в лагерь, солнцем палимый.

Надо выпить. «Буль-буль».

В лагере увидел Надежду с хохленком. Они, масляные, сидели на скамеечке у камералки. Рядышком. Локоть к локтю, задница к заднице. Юра Житник точно нашептал, что Инесса давеча на коленках моих сидела, кудри теребя.

Хорошая девочка эта Инесса. Чувствительная. Чувствует, что у нас с Надей революционная ситуация, и можно увести.

Постоял перед

ними, обозревая идиллию. Скинул рюкзак. Закурил, сев на корточки. Стал думать, что делать дальше. Мишка скис от тяжелого взгляда исподлобья, взял рюкзак, ушел разбирать. Я ведь его, коллектора, специально не взял с собой. И правильно сделал.

Она сидела, руки в брюках.

Улыбочка виноградно-зеленая. Как будто я лиса, и мне не достать. Но и я не промах, хоть личность кислая. Вертолет как раз над хребтом затарахтел. Это к нам. Поглядел на него, пошел в кубрик, переоделся в чистое и улетел с одной бляхой в кармане, благо отгулы были.

Сын у свояченицы был. Бросился к нему, а он к ней, испуганный, прижался. Совсем забыл за два месяца.

Тоскливо стало, нехорошо. А в городе – никого. Все товарищи в полях.

Пошел к Мишке Молокандову. Он еврей и тоже Мишка, но друг. Заплатил за бляху по-божески, сколько просил, да еще добавил от доброты душевной. На бутылку.

«Буль-буль-буль», – это я выпил.

Жаль только, он по зубам специалист. Зубы из такого золота – это пошло, я бы не смог такую бляху во рту носить.

На следующий день в Гаграх был. Весь из себя пижон. Да, деньги это что-то. Они, наверное, с женщинами близкие родственники. Родная кровь. Хоть дома оставь, в самом дальнем углу под подушкой и утюгом, а женщины почувствуют, что они у тебя есть. И в каком количестве. Почувствуют и такую рожицу скорчат, мимо не пройдешь. Вот и я не прошел. Три раза не прошел – столько их со мной увязалось, пока в ресторан на взморье шагал. Еще несколько хотело, но первые локотками остренькими быстро их урезонили.

Это понятно. Ведь, по сути, за мной караван шел. Ослов и ослиц. С золотом Македонского.

В ресторане сели за стол в виду сини морской, дамы меню взяли, сидят, смотрят цены побольше пальчиками розовыми выискивают. А я на них смотрю. Красивые, аж дух захватывает. И что им честно не живется? Охота, что ли, по ресторанам с такими невыясненными личностями питаться и потом ночевать вповалку? А если у меня ангина?

Не люблю жадных. Заказали столько, что всем моим проходчикам (их три бригады) на тормозки хватило бы – а питаются они знаменито, одной колбасы в бутерброд до килограмма уходит Я официанту шепнул, и он принес им кабачковой икры и хлеба серого булку. Ну и шампанского, разумеется. Выпил, я раздобрел, икорки покушал – хороша! Не то, что у нас, в горах, зачернелая сверху, Нина Суслановна, завскладом, ее из военных запасов привозит, наверное, Александра Македонского. В общем, выпил, раздобрел и заказы девочек с прибытком разморозил. Поели славно, и в море полезли, слава богу, под боком. Ночью, под луной здорово купаться. Да, ночью, так девчатам из-за стола выходить не хотелось. Искупались, в песок легли рядышком, и тут одна, черненькая, с голубыми глазами, Агидель ее звали, пакетик цветной достает…

Чего не люблю, так это резинок. Это то же самое, что внутривенно питаться. И полной связи нет, не говоря уж о чувственной искре – резина ведь изолятор.

– Слушай, – говорю, – не надо шубы, давай так.

– Нет, – отвечает, – человек ты хороший, судя по всему, и нам не хочется, чтобы ты домой скучным ехал и нас недобрым словом поминал.

– А что, милая Агидель, – удивляюсь, – вы того?

– А как же, – как Отелло темно улыбнулась, и я почувствовал себя помолившейся Дездемоной. – У меня трипперок небольшой, но хронический, – а я с ней взасос целовался! – у Кати (майнридовская такая сущая креолочка в длинном белом платье, она второй в расчете была) тоже…

– А у Матильды что?

Матильда – это третий их номер, сущий цветок магнолии с орхидеей в одном стакане. Нравилась она мне больше других, вот и спросил.

– А у нее конъюнктивит хренов. Как пососет, так у клиента глаза красные, как у светофора. Один знакомый венеролог говорил, что другой такой девушки во всем свете нет, кроме как у нас, да во Франции одна, но пролеченная.

Подумал, я подумал и отказался:

– Не, давайте платонически общаться или вообще нажремся до посинения, чтобы спать не хотелось.