Золото на ветру

Тихомиров Виктор

Ребров важно вылез из машины и, козырнув, обратился к Котовскому:

– Атаман, позвольте с друзьями пару слов?

– Валяй, - разрешил Котовский и полез в автомобиль, подталкивая перед собой княгиню.

– Ребята, Лепа, Чиж, - бросился к товарищам Ребров, - ну на хрена мне Терентий, когда я его и не видел никогда, да и вообще... Тяга-то почти та же, и при том всем никакого ГАИ! Рассуди сам, Каверзнев. И еще, - Ребров снизил голос, - как империалистическая грянет, так в шоферах я, как пить дать, сделаюсь Георгиевским кавалером. Шик?!

– Шик-то оно, конечно, шик, - задумчиво согласился Каверзнев,

но мы с Чижом привыкли к тебе, да и шофер ты, что надо. Скучать будем без тебя, мазурика.

Ребров шмыгнул носом, обнял Чижа, потом расцеловался с Лепой и дрогнувшим голосом сказал:

– Ну, так я ведь с Котовским же, с хорошим таким братком... за народное дело... опять же тяга... Словом, ребята, пока, ребята, может еще встретимся.
– Он повернулся и поспешил к сверкавшему лаком автомобилю, занял свое место, надвинул огромные очки и, пофыркав на зрителей синим дымком, укатил с глаз.

Едва не ограбленные пассажиры полезли в вагоны, обмениваясь шутками, смеясь, частью же ругаясь и ворча.

Поезд тронулся. Лепа с Чижом разместились в купе, а взамен незнакомки объявился некий господин с бойкой внешностью и бакенами на щеках.

Он сразу извлек замысловатое английское вечное перо и принялся зловеще чиркать им у себя в блокноте. Исчиркав добрую половину, он удовлетворенно щелкнул языком, свернул блокнот и завинтил перо в футляр.

– Теперь до города добраться, а там с руками оторвут. Материальчик-то с пылу с жару!

– Вы что же, журналист?
– осведомился Чижик.

– Газетчик, - пояснил спутник, - стригу со всего понемногу. На выпить-закусить хватает. Грамотных ведь, сами знаете... Так что работа есть.
– Он достал сосуд, стопочки из серебра и, разлив, сделал гостеприимный жест.

Лепа с Чижом зашевелились, достали своей колбасы, придвинулись к столу.

Выпили. Стали закусывать.

– А позвольте узнать, - заговорил Чижик, оглянувшись на Каверзнева.
– Как цензура-то у вас, небось свирепствует?

– Цензура?!
– Газетчик налился кровью и подался вперед. Цензура обнаглела до последней крайности! Попадись мне только цензор какой-нибудь, я из него сейчас дух вышибу.

– А имя ваше позвольте узнать, - опять спросил Чиж.

– Артамон Меньшиков меня зовут, и меня цензура знает.
– Артамон погрозил вдаль кулаком, видимо, в сторону цензуры.

– Скажите, а это не вы - граф?
– уточнил Лепа.

– Ну разве это важно - князь, граф... Двадцатый век на носу. Успевай только поворачиваться, хоть ты князь, хоть ты граф... неопределенно ответил Меньшиков и, пригнувшись к столу, продолжил: - Я вам признаюсь - попался мне раз цензор, цензор, говорит, я! Ну, значит, стало быть, отвечаю, получи в ухо! Раз, да другой, до третьего добрался, потом еще по хребтине его и в загривок... Но чувствую мало, не доходит - живуч, стервец! Что ж! Бью дальше! Так поверите ли, господа, целый день его, каналью, лупил. Все кулаки в дым истер, не поленился, сбегал на пристань к бурлакам: "Ребята, - говорю, - айда цензора бить! Всем по штофу!" Прибегаем, да в толчки его опять. Шум, гром, народ сбежался. Кто? Что? Цензора бьют! Помогай давай! Так всем городом его и лупили. Ей-богу, не вру - очередь по записи была. После уморились, бросили его как есть... "Ну, - спрашиваю, - понял, щелкопер, как в чужом чиркать?" "Понял, -

говорит, - больше не буду". Так вот у меня с этим братом, - закончил попутчик и, утомленный, откинулся на спину.

– Послушайте, - заволновался Чиж, - а вот у меня статья одна есть об искусстве. Может, и я могу?

– Напечатать?

– Ну да, если можно?

– Наливай!
– скомандовал граф. Чижик разлил. Все выпили.

– Пойдем к редактору, - заговорил Артамон, - дадим твою статью, и если не напечатают, так мы из этого редактора тут же и душу вон. Понял? А что за статья?

– Да про художников, - застеснялся Чижик.
– Название такое: "Воздействие корешения в среде художников на процесс искусства". И еще есть, - захлебывался он.

– Отличная статья, я наперед вижу, что да, у меня глаз! На первой полосе пойдет. Высший класс. Полный сбор. Брр... Р-р-р, - князь захрапел, а Чижик возбужденно задергался, видно было, что мыслями он уже далеко, в лучшем месте и положении.

Лепа внимательно и с сожалением вглядывался в него, предчувствуя разлуку.

Затем достал из кармана свою поршневую ручку с золотым пером, протянул Чижу: - Возьми на память, Чижик. Почаще промывай и перо береги.

– Понимаете, Леопольд, я не надолго, потом догоню вас, найду. Очень хочется себя попробовать. Я давно уж мечтал, да случая не было.
– Чижик бережно спрятал ручку и уставился горячим взором в окно.

Поезд подходил к городу. За окном сновали носильщики, улюлюкали лотошники, двигалась цветная толпа.

XVI

По возвращении в деревню, полковник роздал гостинцы, оделил сластями и свистульками детей, показал новые калоши поселянам.

– Гуттаперча!
– восторженно цокали языками мужики, от -тягивая край и отпуская.

– Известно, не лыко.

– Да не лыко, и не содрано ни с кого... Чудеса!

– Льют ее, гуттаперчу энту, - объяснил мужик в пиджаке, - варят и льют в форму. После остудят, и готово тебе - сапог.

– Рассказывай, - сомневались мужики, - скажи еще - сеют! Нешто кожу льют? Кожу дерут, да мочут, да мнут - эвон как, а ты - варят.

– То кожа, пень трухлявый, а то, вникай, гуттаперча!
– горячился пиджак.

– Варено - перчено, - отзывался названный пнем.
– Ишшо как носиться будет - не ведомо, может, о траву истопчешь, о песок сотрешь.

– Трешь - мнешь!
– обозлился пиджак, - небось Чук не промах, дерьма не купит.

– Да уж этот Чук не пол-Чука, а целый Чук...

На том и сошлись. Сдвинули за Чука стаканы с бражкой, выпили, налили еще. Дымил пахучий самосад. Садилось солнце.

* * *

Чук сильно похорошел собой и вскоре женился на вдове героя турецкой кампании, оказавшейся как раз тем, чего не хватало ему для полного счастья, а она со своей стороны сумела родить ему сына, получившего выбранное полковником имя Гектор.

XVII

– Человек предполагает, а Господь - располагает, - так думал Лепа, живя в городе вторую неделю и все откладывая дальнейшее продвижение к югу. Причины тому состояли главным образом в отсутствии средств. Необходимо было как-то подзаработать на дальнейшую жизнь. Лепа залез в долги к графу с Чижом, которые сделались друзья неразлейвода и снимали даже на двоих одну приличную квартирку в центре города, куда взяли и Леопольда.