Золото наших предков
Шрифт:
10
В тот ноябрьский день впервые пошёл снег, завьюжило. Калина с утра бегал из цеха на склад и назад. Фиренков тяжело вникал в складскую деятельность и приходилось ему помогать. Попутно Калина и сам настолько глубоко «врубился» в складское дело, что вскоре определил ряд «фортелей» которые проворачивал на складе Пашков. Так, просматривая поступившую на склад готовой продукции уже на новом месте лигатуру, Калина хоть и не сразу, но определил, что кладовщик «разбавил» высокоценную советскую внешне похожей, но имеющей втрое меньшее со-держание золота чешской, от разъёмов типа «Тесла». То же он обнаружил и в мешке с платиновы-ми
Возмущению Калины не было предела. Пашков действительно «тащил» безбожно. Тем не менее, Калина промолчал, не сказав о своём «открытии» даже Фиренкову, но про себя твёрдо ре-шил сделать то, о чём подумывал уже давно – тихо без шума избавиться от кладовщика. Но как это сделать, если Шебаршин видит в Пашкове потенциальную жертву для осуществления своей знаменитой угрозы, «пять лет по первой ходке»?… Развязать этот «гордиев узел» помогла сама жизнь.
В тот ненастный день, когда Калина сновал из цеха на склад и параллельно думал, как поступить с Пашковым… тут его позвали к телефону. Звонил Ножкин из офиса.
– Петя, к вам Викторыч сегодня приезжал?
– Нет. А что такое?
– Понимаешь он с утра и здесь, в офисе, не появился, а тут срочные дела, его подпись нужна. Ты случайно не в курсе, где он может быть. Может он тебе говорил чего-нибудь?
– Нет, вчера с ним разговаривал, ничего не сказал…
Калина вспомнил последнюю встречу с директором, тот был чем-то сильно расстроен, бук-вально подавлен. Впрочем, Шебаршин едва ли не постоянно ходил с лицом как будто искажённым не проходящей зубной болью, и Калина не придал его настроению особого значения. Но что он не вышел на работу, и у него дома никто не берёт трубку… Калина сразу почувствовал неладное и тут же по телефону начал инструктировать явно растерявшегося Ножкина:
– Прыгай на машину и прямо к нему на квартиру. Если дверь никто не откроет расспроси соседей. В крайнем случае позвони его отцу, он то наверняка должен что-то знать…
Калина продолжил заниматься своими делами. Перед обедом он поехал на Рождественку, сдать партию золотых транзисторов, чтобы иметь деньги на очередную зарплату, о чём имел предварительную договорённость с Шебаршиным. Когда вернулся, в кабинете его ждала Людмила. На её лице лежала печать обладания важной новостью.
– Петь, Шебаршин в больнице, ифаркт у него, – огорошила она Калину.
Ножкин поехал в больницу, а Людмила узнала подробности от бухгалтерши по телефону. По тому же «сарафанному радио» вскоре передали и причина, так неожиданно свалившая директора. Причиной стала родная дочь Шебаршина…
Директор был крайне скрытен, касательно всего относящегося к его семье. Сотрудники фирмы лишь знали, что у него есть жена и почти взрослая дочь, учащаяся в Германии, и ничего больше. Случилось то, чего Шебаршин, погружённый в свои дела, никак не ждал. Он был вполне уверен, что полностью обеспечил будущее дочери, сумев устроить ей немецкое образование. Сам верящий только в такие ценности как власть… в новой постсоветской жизни, деньги, Шебаршин оказался совсем не готов к известию, что его дочь исключили из лицея. Это известие стало подобно ушату холодной воды на голову, целиком занятую мыслями о том как «наколоть» партнёров, арендодателей, как «посадить» Пашкова. Ко всему, в том же «халявном» лицее учились дети ряда знакомых Шебаршина и похождения его дочери сразу получили довольно широкую огласку в «их» тесном кругу. А случилось вот что. Девушка влюбилась
На следующий день Ножкин попросил Калину приехать в офис. Они заперлись в директорском кабинете и вполголоса, чтобы не услышали секретарша и бухгалтерша, обсудили создавшееся положение. А картина получилась такой: шеф проваляется в больнице не менее двух недель, а потом будет ещё отлёживаться дома, так называемый реабилитационный период. Ножкин буквально взмолился:
– Петя, бросай пока своё производство, пусть идёт на автопилоте. Положение надо спасать. Тут факсы, договора. Этим Викторыч занимался. Надо срочно слать ответы… иначе они нам штрафы выставят, а я не в курсе. Давай вдвоём разберёмся, что к чему…
Пришлось Калине работать на два фронта: с утра запускать производство, потом спешить через весь город в офис и разбираться с деловой документацией, перепиской, идущей по факсу на имя Шебаршина. Трёх дней этих сумасшедших метаний оказалось достаточно, чтобы бывший ка-питан полностью вник во все нюансы и мог полноценно заменить обоих директоров и финансо-вого и генерального. С кладовщиком, увы, оказалось куда сложнее, все его «фокусы» Калина так и не раскрыл, не успел, ведь на него навалилась необходимость «тащить» всю фирму.
Тем временем Пашков продолжал наслаждаться отдыхом как физически, так и эстетически, регулярно навещая Матвеева…
– Ну как вам Дали? – профессор кивал на один из двух альбомов репродукций, который он давал Пашкову и сейчас тот принёс их назад.
– Вы знаете, впечатление какое-то двойственное, и восхищение и отвращение. Ведь обладая таким талантом, он бы легко добился успеха в традиционной живописи. А он почему-то предпочёл это своему пароаноидально-критическому методу.
– Всё верно, – профессор понимающе кивнул. – В отличие от большинства прочих сюрреалистов, абстракционистов, и более поздних поп-артистов, Дали прежде всего прекрасный рисовальщик и, конечно, мог бы преуспеть во многих ипостасях живописи. Но он хотел, чтобы его полотна поражали экстравагантностью, били по нервам, давили на психику зрителей… Хорошо, оставим пока Дали. А из скульпторов, кто на вас произвёл наибольшее впечатление? – профессор теперь указывал на второй, принесённый Пашковым альбом.
– Вы знаете… пожалуй Мур. «Король и королева», «Мать и сын», эти скульптуры сразу запоминаются, впечатляют.
– Поздравляю Сергей, вы зрите в корень. Мур действительно едва ли не крупнейший скульптор двадцатого века, хоть у нас он почти не известен. Ну что ж, гляжу, вы в своём самообразование делаете явные успехи.
– Да какие там успехи, я же на ваших объяснениях основываюсь, – слегка смутился Пашков. – Сергей, я уже не один десяток лет преподаю. Студентам, людям, так сказать, с чистой головой, уяснить то, что вы уясняете почти с ходу, знаете, сколько времени требуется, консультаций, работы с литературой? А ведь вы человек с уже сложившимся мировоззрением, отягощённый грузом прожитых лет, и тем не менее, вам многое даётся удивительно легко.