Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы
Шрифт:
– Куда, если не секрет?
– К Преображенскому собору.
– К Преображенскому? – переспросил Алексей, потер кончик носа и серьезно добавил: – Тогда нам по пути будет.
Семинарист шел неторопливо, уверенно. Костя и без того был малый не трусливый, но рядом со своим заступником, таким простецким парнем, ему было веселее. Алексей, наоборот, торопился. Он уже мысленно поругал себя, что вызвался провожать незнакомца. Травин опаздывал на подработку к богатому купцу Трофимову, пригласившему написать семейный портрет. А коль уж ввязался сопровождать семинариста, то не терпелось
Чуть в стороне от дороги длинной полосой тянулась Рыбная слобода. Высокие горы поднимались к востоку от города. Там Алексей бывал часто, посещая старые городища, представляя себе княжеский дворец, в котором скрывался Дмитрий Шемяка. Ему все казалось, что где-то здесь и находится разгадка тайны его родословной, начинавшейся с удельных князей Фоминских, Рюриковичей (пятое колено от князя Федора Константиновича Красного), которые перешли на службу к московским князьям, потеряв свои родовые земельные уделы и княжеские титулы в конце XIV века.
Что знал он о них? Григорий Семенович Собакин-Травин по прозвищу «Мороз» приходился родным дядей известному воеводе Салтыку-Травину Ивану Ивановичу, основателю боярского рода Травиных. Сам Тимофей Григорьевич Скряба стал родоначальником московского боярского рода Скрябиных. Он имел четверых сыновей. Один из них, Иван, из состава свиты Ивана III, во время похода на Новгород Великий был казнен в 1497 году по обвинению в заговоре.
В 1498 году, через год после гибели старшего сына Ивана, Тимофей Григорьевич Скряба бил поляков и литовцев, участвовал в захвате территории сел Луково и Шибнево на Днепре. Это вызвало гнев великого литовского князя Александра Казимировича, женатого на дочери великого князя Ивана III Елене, и как следствие доноса Тимофея Скрябу постигла опала. Несколько раньше в опалу попал и его дядя Иван Иванович Салтык-Травин.
Алексея так и подмывало рассказать новому знакомцу о своих предках. Посетовать на отсутствие нужных бумаг, с которыми можно было бы доказать городским властям, а то и самому государю его принадлежность к знатному роду, исходящему от самого Рюрика. Но как ни покашливал он, ни подталкивал, якобы случайно, семинариста, тот словно истукан шел целенаправленно вперед.
Константин остановился неожиданно, едва в конце улицы показался купол собора.
– Знаете ли, я еще там, – он мотнул головой в сторону, откуда они пришли, – хотел спросить у вас: а вы хорошо рисуете, или «художник» это вроде обзывалки какой?
– Какой еще обзывалки? – дернулся всем телом Алексей. – Я и есть художник Алексей Иванович Травин, которому дают заказы все влиятельные люди города. Правда, – он смущенно потупился, – звания у меня никакого пока нет, но это дело поправимое, – он махнул рукой. – Погоди, скоро учиться поеду в Санкт-Петербургскую Императорскую Художественную Академию, тогда все увидят, на что Травин способен!
– Да ладно, – махнул рукой Константин. – Потом – это потом, а мне сейчас ваша помощь нужна, – он внимательно посмотрел на знакомца и, вздохнув, добавил: – Отец просил найти кого-нибудь
– Чего искать-то? Вот он, умелец, – Алексей для пущей убедительности постучал себя в грудь. – Не такие еще заказы выполнял.
– Спасибо, что не отказали, – кивнул Константин.
– Тпру, родная! – послышался рядом окрик, и перед ними возникла взмыленная лошадиная морда, а еще мгновение спустя рядом стоял высокого роста коренастый юноша с длинными до плеч белыми волосами.
Теперь Константин мог рассмотреть своего обидчика. В отличие от Алексея тот носил сюртук, наброшенный поверх цветастой крестьянской рубахи, и мог быть причислен к мещанскому сословию, если бы не головной убор. Высокая английская шляпа с узкими полями, лихо надвинутая на лоб, была редкостью даже в губернском городе Костроме.
– Ну, ты даешь, Платон, – отмахнулся от парня Алексей. – Так ведь и задавить недолго.
– Право, он меня сегодня чуть было не сбил, – заметил Константин, не без любопытства рассматривая улыбающегося паренька, недавно пролетевшего рядом с ним на коляске и окатившего едкой дорожной пылью.
– Прошу прощения, – произнес юноша, явно гримасничая, сложа руки к груди, слегка наклонившись к семинаристу.
– Не паясничай, – поморщился Алексей. – Давай-ка лучше отвези меня до дому. А ты, – он обернулся к Константину, – погодь здесь малехо, я мигом с бумагой и инструментом явлюсь.
Вернулся Травин и правда быстро. На плече у художника висело некое подобие щита с собранными ножками прямоугольной формы, в другой руке он держал футляр и бумагу. Платон вышагивал рядом, держа лошадь за уздцы, и, размахивая рукой, о чем-то громко рассказывал другу.
Костя поначалу обиделся, когда его знакомцы прошли мимо, словно не замечая его. Однако переборов в себе обиду, догнал их. Вместе они обошли собор и, пройдя метров сто, оказались возле добротного строения, облицованного по фасаду красным кир пичом.
– Дед и бабушка не из простых, видать, были, – потянул Травин и вдруг почувствовал какое-то волнение в груди, до чего родным ему показался небольшой ухоженный домик. От едва уловимых глазу мелочей в облицовке, вкрапленных в очертание строения, исходил посыл из далекого прошлого, казалось, в какой-то другой жизни видел он такой же дом и жил в нем. Алексею захотелось войти в парадную дверь, осмотреться. Но тут его взгляд наткнулся на большой замок, перекрывающий засов, и он от этой мысли отказался, а потом, и вовсе остыв, спросил невпопад:
– Богатые и знатные?
– Не было у нас богатства, – скривил обиженно губы Константин. – Дом деду с бабушкой барин подарил за верную службу, так в дарственной написано. Из местных богатей был. А отец мой никакой не знатный, он обычный причетник.
– На клиросе поет, – вставил Платон.
– Не только, – покачал головой Костя, насмешливо посматривая на обидчика, который начинал ему нравиться. – Причетник, он ведь и книги церковные читает, и участвует во всех церковных богослужениях.