Золотое дно. Книга 1
Шрифт:
— Что вы? — недопонял, услышав его невнятное бормотание, Туровский.
— Да вот, говорю, строим мы тут… и свеча горит. Светила она много кому. Теперь нам с тобой. Тебе не страшно?
— Ветер усилился, — напомнил озабоченно Валерий. — Надо бы остановить монтажников. Правда, они стоят сейчас. Но как свет дадут…
— Я уже сказал Алехину. — Васильев окружил ладонями пламя свечи и смотрел со стороны на просвечивающий сквозь руку огонь. — Понимаешь, какая цепочка веков? Равнозначны ли звенья?
«Устал Альберт
— Не понял, какие звенья. В бригадах? Ночные, конечно, больше устают.
Хлопнула дверь — ворвался шум ветра, вбежал Хрустов.
— Здрасьте! Скоро?
Васильев, не вставая, подал парню руку и снова уставился на свечу. Хрустов шмыгнул носом и опустился рядом. Пахло теплым стеарином и несло холодом ледового пространства из-за трясущейся двери.
— Свечу жалко, Хрустов, — пробормотал Васильев, засовывая руки в карманы кожаного пальто и ежась. — Странно, правда: штаб стройки мощной ГЭС — и свеча трепещет?
Хрустов провел ладонью по бородке и открыл рот.
— Погоди-погоди, Хрустов, я знаю — ты можешь три часа без передышки. Сейчас я скажу. — Васильев повернулся к Туровскому, тень от носа закрыла левую половину лица. — Слушай, начальник. Вот живем мы… строим… по десять-двадцать лет одну плотину. А стоит ли эта бал-шая… — Он насмешливо заговорил с восточным акцентом, — балшая куча бетона… и пускай звезда Героя за ней… одной твоей маленькой жизни? Которая никогда больше не повторится в будущие века… я тебя в этом уверяю!
Валерий молчал, ожидая привычного подвоха от саркастического умного руководителя. «Проверяет? Конечно, стоит, — ожесточенно подумал он. — Видно, так на него смерть Ивкина подействовала».
— А не взорвут сию плотину через полсотни лет? — продолжал негромко Васильев. — Не начнут залитую тайгу осушать? Выбирать на удобрение мертвую сорожку, которая лежит пластом в сорок метров глубиной перед Светоградской, например, ГЭС?
— Что вы такое говорите?.. — Туровский даже хмыкнул. — А ноль тридцать две тысячных копейки?
— Смотря как считать. Кроме кубов воды — считайте и кубы крови… и мегаватты нервов… Понимаю, резкие пики потребления энергии… — бормотал как бы про себя Васильев, вспомнив как ехал в машине с Ивкиным и говорил с ним об этом же. — Понимаю, необходимо срочно поднимать Сибирь… да, да, да. Но через полсотни лет? Это ведь недолго. Ящика два свечек. Можешь подсчитать, сколько нужно свечек зажигать одну от другой — чтобы пятьдесят лет… Ты умный, легко сосчитаешь. У тебя расчет точный.
Туровский молчал. Ему не понравилось, как все это говорил Васильев.
— Тридцать две тысячных… а кто учтет боль от смены, видите ли, поколений… Инфаркты…
Валерий покосился на Льва, зубы сжал. «3а что он так? Я ли ему не служил, как разведчик среди титовых? Все хотят быть красивыми, но должен же кто-то отделять руками цветы от дерьма».
— Вы не знаете… Вы совсем другое. Он уже цифры путал. Нужно было срочно… во имя дела.
— Во имя великого дела? — безо всякого выражения на лице переспросил Васильев. — Тогда понятно. Тогда прощается. А не вспоминал о нем — думал, мне будет неприятно?
Тишину, наконец, нарушил Хрустов.
— Если вас снимут, Альберт Алексеевич, мы всегда будем вас вспоминать.
Васильев улыбнулся.
— Ты почему на какие-то скалы лазишь? Бинты переводишь, черт тебя побери! Перед девчонками красуешься на костылях! Вот возьму да женю на самой страшной! Какое ты имеешь направо-налево терять драгоценное время?! Мы тебе поручили, ты бригадир, после Васильева, можно сказать, второй человек. Ты обязан быть из железа, тебе нельзя болеть. Лидеры не болеют, вот как мы с Валерием. Я сердит на тебя. Чего пришел?
— Света нет… — прошептал Хрустов и медленно побрел к двери.
— Погоди! — остановил его Альберт Алексеевич. — Свет сейчас будет. Но кладку щита все равно прекратить. Ветер.
— Да?..
Они молчали, свеча, потрескивая, горела. Издали слышались гул и грохот льдин. Или это гремели, сбрасывая груз, самосвалы?
— Недавно прочел, ребята, в газете — есть в горах, вы знаете, страна Непал. Туда из всех стран тащатся старики, считают за счастье сгореть возле храма на костре. А мы? В какой огонь мы рвемся со страстью, со сладкой жаждой?
— В крематорий, — отозвался меланхолично Хрустов, стоя у двери.
— Заплетаясь… нога за ногу… Нас всех ждет река забвения, ручей… водопроводный кран забвения… Верно, Хрустов?
Туровский, наконец, не выдержал, посмотрел в глаза Васильеву.
— Вы прожили такую блестящую жизнь. И вы нам тут говорите чуть ли не в укор… сомневаетесь в ГЭС?! В заводах, которые вы строили? Но вы же их строили! Профессиональный строитель — как профессиональный военный. Зачем себя мучить? Внутри себя гореть? Внутренний Непал устраивать?
Хрустов живо подскочил к свече, дернул себя за бородку.
— Как зачем? Для очистки совести.
— Бред! — Валерий даже не удостоил его взглядом. Только поморщился. — Если делаем что-то не то — жжем тайгу, убиваем зверя — зачем это самосожжение? Для оправдания мародерства? А если мы делаем доброе дело, дело, нужное нашей эпохе, — тем более, зачем мучиться?
Васильев раскинул длинные руки и обнял за плечи обоих молодых своих друзей, с грустной улыбкой заглянул в лицо Хрустову: