Золотое колечко на границе тьмы
Шрифт:
“Не-а”, – мотнула она головой.
Вожжи были короткие, я не мог дотянуться их концом до кобыльего зада. Дорога шла среди выращенной на силос недозрелой кукурузы. Я соскочил с телеги, вырвал длинный стебель и, выразительно помахивая им, пошел к Галке. Она покосилась и… рысью дернула вперед. От меня!
– Стой, волчья сыть! – Я кинулся следом. Галка, видя в моей руке карающий кукурузный бич, наддала ходу. Я тоже. Она еще…
Я проклял белый свет и остановился. Тогда и хитрая животина встала. И ехидно косилась на меня. Я двинулся к ней. Она – в галоп.
– Ну,
Галка мотнула хвостом: “Сперва поймай”.
– Откормили тебя на мою голову!
Я сделал еще несколько попыток догнать эту мерзавку и наконец сообразил: бросил кукурузный стебель. Поднял руки:
– Смотри, скотина, я безоружный.
И Галка снисходительно дождалась меня. Но после этого опять побрела в ритме похоронной клячи.
Я вытянул из петель брючный ремень, прицелился и от души вытянул кожаным концом по лоснящемуся крупу.
Вот тут-то Галка показала, на что она способна! Пустилась так, что я едва не вылетел из телеги. И до самого Бородина, не сбавляла крупной рыси. Мой въезд на сельские улицы был похож на сцену из фильма про тачанку времен Гражданской войны…
Я привязал Галку у почты, забрал там пачку писем и газет. Потом завернул в сельмаг и завел с продавщицей Мариной деликатный разговор насчет т о г о с а м о г о товара. Сперва Марина клялась, что “ничего такого нет, потому что во время уборки запрещено, а про студентов упреждали особо”.
– Ну, Мариночка! У Валерки же день рождения. Ты же всегда такая добрая…
– Ох, будет мне из-за вас… На, смотри, только вот такое. Мужики ругают, говорят, что шибко сладкое… – И дала мне четыре бутылки мандаринового ликера.
Этот ликер мы в тот же вечер выдули в честь Валеркиных именин. Девчонки почти не пили, и на каждого из нас, парней, пришлось почти по бутылке объемом ноль семьдесят пять. Сладкая цитрусовая жидкость, несмотря на крепкие градусы, пилась легко. В полночь приехал на мотоцикле бригадир Васильич, у него была четвертинка, и он братски поделился этим запасом. Последние капли уложили нас наповал.
А утром я впервые в жизни познал, какое бывает у человека состояние, если он пил "без царя в голове". И три моих собутыльника тоже постигли всю меру страданий. В том числе и сознательный Папин.
Ой-ёй-ёй! Ай-яй-яй! Как плыла и качалась под нами земля, как просилось наружу все нутро, как бухала и взрывалась адской болью распухшая голова!
Хорошо еще, что с ночи накатил проливной дождь. Ни одна машина не могла добраться до нас по скользким дорогам – ни зерно привезти на ток, ни забрать нашу компанию на турнепсовое поле. Мы, раздетые по пояс, выбирались из мазанки, упирались ладонями в стену и подставляли спины и головы под спасительные струи.
Девицы подавали из дверей язвительные реплики, а Галка иронически поглядывала на нас из-под навеса, не забывая опускать морду в торбу с овсом…
Ну ладно, а при чем тут луна? – может спросить дотошный читатель. Уж если ты, уважаемый автор, взялся развивать “лунную тематику”, то не уходи
Я стараюсь не уходить, но воспоминания часто отвлекают то на одно, то на другое.
А луна здесь при том, что в ту пору она после долгого новолуния набрала наконец силу и – круглая, белая, удивительно большая – сияла над хакасской степью с необыкновенной, прямо космической силой.
Она смотрела с зеленого неба в наше квадратное, с переплетом крест-накрест, оконце. Чтобы полюбоваться ею, девчонки и мы откидывали одеяльные занавеси.
В такие ночи тянет на мистические разговоры. А посреди пустой степи, где много таинственных курганов, – особенно.
Про курганы ходили среди местных жителей всякие легенды: о мертвецах, кладах и бродячих духах. Была в их числе легенда про белого коня. Шурик слышал ее от какой-то бородинской старухи и однажды лунной ночью пересказал нам.
Речь шла о том, как в древние времена хоронили какого-то князя и по обычаю хотели закопать на его могиле коня, но жеребец вырвался и ускакал в степь. Вот с тех пор в полнолуние он и является людям. Кому явится – тот уже не жилец на этом свете.
Девчонки повизгивали, притворяясь испуганными. Валерка деловито спросил:
– А этот конь, он дух или по-прежнему пребывает во плоти?
– Не знаю, – сказал Шурик. – Какая разница?
– Для нас никакой, а вот для Галки… Если во плоти, то явится он к ней в такую вот ночь, и совхозное поголовье может пополниться жеребеночком.
Девочка Таня, самая строгая из всех “химичек”, сказала, что Валерка циник. Всегда испортит поэтический настрой. Тот возразил, что белый жеребеночек – сплошная поэзия.
– Подойдет ласковый, глянет в окошко: дайте корочку хлебца, девочки…
– А-а-а! – хором завопили девицы. Потому что в этот миг посеребренная луной конская морда и правда показалась в окне.
Хотите верьте, хотите нет, но за окном на самом деле стоял белый конь. Причем, не жеребеночек, а вполне взрослый. Когда мы, четверо парней в трусах и майках, выскочили под холодное лунное небо древней степи, белый, как лебедь, призрак встретил нас дружелюбным пофыркиванием. Убедившись, что от призрака вполне по-земному пахнет конским потом, погладили мы его жесткие бока, потрепали гриву. Затем отвели пришельца под навес и привязали рядом с Галкой. Та отнеслась к данному факту положительно, ей чужды были мистические настроения.
Мы вернулись в мазанку и сообщили, что конь пришел не просто так. Он, якобы, признался нам, что по приказу своего помершего хозяина ищет среди приезжих девиц красавицу, чтобы унести ее в потусторонний мир, в супруги древнему князю.
Девчонки опять начали повизгивать.
– А вы-то чего волнуетесь? – спросил “циник” Валерка. – Вам же объяснили: нужна красавица.
Наши комсомольские подруги швырнули в нас подушками. Плакат с патриотическим призывом полетел на пол, лишив нас единственного прикрытия. Мы покаянно заорали, что сдаемся, но, конечно, спать уже никому не хотелось. Отдавая дань лунной степной экзотике, мы спели “Караван”.