Золотое руно
Шрифт:
Дмитриев махнул на него рукой и к ребятам:
— Перестаньте дурить, парни. Заберите назад заявления и давайте тут жизнь устраивать. Что бегать-то?
— А чего мы не видели в вашем совхозе?
— Да совхоз-то не мой. Наш совхоз-то!
— Нет, он ваш с Державой, вот вы и работайте, а мы в город подадимся. Не пропадем! — самодовольно улыбнулся Крюков. Было заметно, что он — идейная сила, а не второй.
— За что обиделись-то? — спросил Дмитриев.
— Гм! За что! За все!
—
— За то, что Бобриков — сволочь! — вырвалось у племянника Анны Поликарповны, и Дмитриев увидел зеленые, сощуренные злобой глаза.
— Это слишком общее да и, признаться, тяжелое обвинение. Так, наверно, нельзя…
— А ему можно? — встрял Крюков. — Мы два месяца, считай, без выходных работали в летнем лагере. Платил нам по самым низким расценкам, будто мы ученики. Ладно. Стерпели. А пошли к нему выходные просить — не дал.
— Выгнал! — вставил второй.
— Этот выгонит! — заметил Кротин, разглядывая бутылку на свет — сколько осталось? — Этот такой, у него не заржавеет!
— За что выгнал? — спросил Дмитриев.
— Гм! За что… Сними, кричит, салага, шапку, раз в кабинет к директору ввалился! А я ему: это у меня не шапка, это, говорю, волосы такие отрастил. Смотреть, говорю, товарищ директор, надо лучше, а уж потом кричать на меня. Этот захохотал, — указал Крюков на приятеля, — а Держава, известное дело, не любит, когда над ним смеются, ну и выгнал.
— Дети. Вы же по делу пришли!
— По делу. Только он нас не принимал и по делу, а нам невмочь стало без выходных, ну, мы взяли сами да и отгуляли два дня подряд.
— Ко мне бы зашли.
— Мы в партком не ходоки! Да у нас в совхозе это не повелось — в партком-то ходить: раньше, случалось, хаживали, да только все без толку. Слово Бобрикова — закон для всех.
— И все же напрасно самовольно отгуляли, ребята.
— Ничего не зря! Мы законы тоже знаем!
— Уж очень вы грамотные… Ну, чем же дело кончилось?
— Так чем! Приходим потом за получкой — видим, на стенке выговор, это за то, что вместо семи дней отгуляли только два дня своих, положенных.
— Это за самовольство.
— Пусть так. А подходим к кассе — нам недоплатили за работу. Потом глядим — премию за предыдущий месяц назад высчитали! Мы к бухгалтеру: чего творишь, косая? А она: идите к директору — его приказ.
— И что директор?
— Что директор! Директор в день получки сматывается подальше, известное дело.
— И все-таки вы, ребята, по молодости горячи. Не надо было нарушать порядок самовольством.
— А как же еще? — искренне спросил Крюков.
— А как поступил Степанов, на пилораме который работает, помните?
— Как?
— Директор уволил его, он — ко мне. Я поговорил с директором — тот на своем
— Это хорошо-о… — удовлетворенно произнес Крюков, — Только надо было заставить платить из кармана Бобрикова, а не из государственного кармана.
— Верно! — вставил Кротин, нетерпеливо топтавшийся у водосточной бочки, ожидая, когда уйдет Дмитриев. — Разиков бы пять — десять высчитали из его получки — узнал бы, как людей увольнять! Выпей с нами, парторг! Все равно, чего мы тут ни говори, а директор крепко сидит, никто его не шевельнет, у него до самой Москвы блат расставлен. Он, гад, что провод под напряжением: схватишь его, чтобы откинуть, а он тебе ка-ак дербалызнет! Искры из глаз. Не пробовал?
— Нет.
— И не надо, секретарь. И не надо. Ты хороший мужик, молодой, и жена у тебя молодая, тебе еще жить да жить, а он тебе всю малину испортит. И ребятам уходить надо, потому что Держава им мстить будет. Он не только слово — всякий взгляд косой помнит, я-то уж знаю, Насмотрелся. Выпьем, что ли?
— Спасибо, Кротин. Я обязательно с вами выпью в другом месте и по другому случаю… Скажите, а где сегодня Костин работает?
— Костин-то? Дома! — сказал Крюков.
— Не, на рыбалке он, — возразил Кротин.
— На какой рыбалке? С рыбалки он давно пришел. До рыбалки ему сейчас! Брата надо отправлять, сам уезжать собирается. Правильно, он ходил на озеро нынче, проститься, должно быть… Дома Костин, где ему еще быть? Недавно баба кричала за кустами, — дома, ясное дело!
Не отошел Дмитриев и десяти шагов, как заметил бригадиршу отделения «Бугры». Сухощавая, желчная, она шла нервным шагом, резко отмахивая левой рукой. Дмитриев не увидел в ее облике ничего нового и все же решил спросить, не случилось ли чего.
— Ничего не случилось! — ответила она сухо, не остановившись.
— Одну минуту! — Дмитриев сделал несколько шагов ей вослед. — Скажите, Тамара Владимировна, как вы собираетесь проводить весеннюю посевную, когда уходят сразу два механизатора?
Она поджала губы. Молчала, разглядывая парторга в упор, будто раздумывая, говорить ли с ним.
— Вы отпускаете сразу двоих братьев Костиных. Я уж не говорю, что уезжают и их жены, телятницы нашей фермы.
— Ну и что? Не они одни! Да и свет на них клином не сошелся!
— Это хорошие специалисты.
— Уходит мусор, хорошие остаются!
— Вы уверены в этом? — спросил Дмитриев, понимая уже всю нелепость своего вопроса, поскольку ни в чем она не была уверена, никаких своих мыслей на этот счет не имела, слово в слово повторяя выражение директора.