Золотое сечение Иуды
Шрифт:
– И что же делать надо, по вашему мнению?
– Надо акцент сделать на движение, уже существующее объединение людей, может даже, по интересам, а может, придумать этот интерес. Понимаете, звездочку людям надо зажечь, увлечь за собой какой-то большой идеей. Не секрет же, что развал СССР нас всех духовно покалечил. Мы все хотим реванша. У нас оскорблено чувство принадлежности к великой нации. Нужна большая мечта.
«Да, – подумал Ванин, – а он – романтик. На хрена мне твоя звездочка и толпы голодранцев? Мне деньги нужно делать, но движение – это интересно. Огурцов бы подошел». А вслух сказал:
– Вы поразительный человек, Борис Михайлович. Я восхищен. Столько
– Знал!
– И что?
– Ну, во-первых, в величии его никто не сомневается. Любил пошиковать, носил дорогие костюмы. Курил.
– Ленин курил?
– Да. Очень любил сигареты «Давидофф». После ранения врачи, правда, запретили. Любил женщин, и очень, и они его любили. Если спросите меня, то я скажу, что среди всех известных большевиков он – самый выдающийся человек. Это не Троцкий, ни тем более кровавый маньяк Свердлов, истинный черный демон революции, ни кровожадный популист Бухарин, готовый истребить весь русский народ ради торжества мировой революции. Вообще, я Вам скажу, доказано: революционер – это не профессия, революционер – это диагноз, это социальное порождение. Если хотите – это отрыжка больного общества и не менее больной власти.
– А что Вы скажете о Сталине? – неожиданно для самого себя спросил Ванин.
Шубин не заставил долго ждать.
– Сталин был одним из немногих, кто оценил реальную угрозу для государства, исходящую от большевизма и его идеологии.
– Что Вы хотите этим сказать? Я не совсем Вас понимаю, – спросил Ванин, – как такое возможно?
– Возможно, – твердо ответил Шубин. – Дело в том, что большевики хотели управлять всем – от идеологии до экономики, от воспитания до сексуальной жизни. Однако одно дело бороться за власть, другое дело – ее удержать и строить державу. Разное восприятие действительности у того, кто головой отвечает за дело и несет на себе бремя ответственности, и того, кто по инерции продолжает бороться за власть и свое влияние.
– Вы хотите сказать, что Сталин – это правильный и великий лидер? – спросил Ванин почти наивно.
– Не был бы он великим, то наши либеральные демократы не падали бы в обморок только при одном упоминании его имени. Я уже не говорю о западных либеральных демагогах, которые пуще дьявола боятся появления в нашей стране сильного лидера. Вы знаете, Сталин – это величайший государственник, психолог аппаратной работы или, проще, очень крутой топ-менеджер на самом высоком уровне управления. Мой начальник в аппарате ЦК работал при Сталине, затем при Хрущеве и при Брежневе. Ушел на заслуженный отдых. Так вот мне он рассказывал, что при Сталине в аппарате ЦК была величайшая исполнительская дисциплина, безукоризненная работа с документами и аккуратность, товарищеское отношение к работникам, обстановка доверия и взаимопомощи, во всем очень высокий уровень культуры. При Хрущеве же стало модно материться, на заседаниях Президиума ЦК документы «выносились сырыми», без проработки. Извините, женщины в лифты боялись заходить – появилась мода их щупать за попу. «Первому нравится, почему нам нельзя». Сотрудники нередко в аппарате ЦК появлялись в нетрезвом виде. При Брежневе, в первые его годы, порядок был восстановлен. Я это помню уже сам, могу подтвердить.
– А Горбачев? – не унимался Ванин. Ему было интересно слушать все это.
– Горбачев – это отдельная песня. О нем поговорим как-нибудь в другой раз. Я думаю, на сегодня хватит.
– И все же, последний вопрос, – не унимался Сергей Арнольдович. – Революция, по вашему мнению, реально – это
– В истории человечества не было ни одной революции, которая бы сделала людей счастливыми. Другое дело, уроки революции, боязнь ее повторения заставляют и власть, и народ избегать этого проявления чудовищной бесчеловечности. Судите сами. После Октябрьской революции Россия потеряла Польшу, Финляндию, всю Прибалтику, Западную Украину, и готова была потерять больше, только бы уцелеть, только бы удержать власть любой ценой, ценой чужих жизней, ценой предательства государственных интересов. Или взять развал Советского Союза. Вы же сами свидетель. Ради интересов кучки узкого круга заговорщиков, маниакально жаждущих власти, исчезло с лица планеты великое государство, наше с Вами государство.
Вздохнув, Ванин показал Шубину, что встреча подошла к концу:
– Да, я с Вами согласен. Вы абсолютно правы, Борис Михайлович. Очень познавательна и поучительна наша с Вами сегодняшняя беседа, – сказал он и поблагодарил Шубина.
Выпили на посошок и, попрощавшись, разошлись довольные друг другом, каждый по-своему.
Однако Сергей Арнольдович еще долго сидел один, обдумывая услышанное. «Наверняка, то же самое Шубин рассказывал Трешкину и Исмаилову. Тем более, что Исмаилов сам бывший партийный функционер, – думал он. – А значит, бесперспективность создания партии сегодня в наших условиях им хорошо известна. Движение – вот на что нужно обратить внимание. Но у меня такое ощущение, что это не мое».
И Сергей Арнольдович попросил соединить его с Шайкиным, которому и поведал свое мнение о старике-пропагандисте.
– Как я понимаю, Борис Михайлович не очень тебе понравился?
– Нет, почему же? – возразил Ванин. – Как человек он мне даже симпатичен. Мысли интересные, факты любопытные приводит. Я буду с ним встречаться.
– Так почему же такой пессимизм в голосе? – не без иронии спросил Александр Борисович.
– Я понял, что создание партии – это бесперспективное дело.
– Нет, Сережа, ты не прав, – возразил ему старый товарищ. – Мы просто, когда говорим слово «партия», представляем нашу с тобой КПСС. Такое создать невозможно сейчас. Партия – это клуб по интересам. Чем острее интерес, тем крепче партия. Ты посмотри на эту тему с этой стороны.
– Попробую, – ответил Ванин.
Положив трубку, он вновь подумал о Трешкине и Исмаилове. «Интерес, именно интерес к его делам, и таких как он, Ванин, привел их к идее создания партии, ориентированной на борьбу с коррупцией».
– Думаешь? – спросил его неожиданно появившийся Иуда.
– Думаю, – ответил Ванин.
– И правильно делаешь. Думать – это твой золотой конек. Ты эту схему упрости.
– Ты что имеешь в виду? – спросил Сергей Арнольдович.
Иуда заулыбался:
– Ларчик открывается просто. Не надо партии. Не надо движения. Нужен один человек, толковый, энергичный, со своей командой, известный стране. Друг твоих заклятых друзей.
– Огурцов? – спросил Ванин, радуясь своей догадке.
– Он самый, – ответил Иуда.
– Вот и песенке конец. Ты знаешь, я с ним сегодня встречаюсь.
Неудавшееся покушение на Ванина деморализовало Константина Матвеевича. Он с трудом скрывал от окружающих свою нервозность и подавленность. Особенно трудно, можно сказать, невыносимо, было с Ваниным. Он общался с Костей как и прежде: был внимателен, участлив, каждое утро начинал со встречи с ним. А вчера спросил у него, что он думает по поводу покушения.
Костя ответил ему, что в офисе работает около сотни человек, и он не может ни на кого подумать.