Золотой адмирал (Пират Ее Величества)
Шрифт:
— Рог piedad! Смилуйтесь! — умоляли оставшиеся в живых; и либо бросали свое оружие на палубу, либо кидались в мутные воды гавани.
На борту «Первоцвета» воцарилась относительная тишина, в которой победители отирали вспотевшие лбы и дико озирались, решая, каким будет их следующий шаг. Они не удивлялись тому, что на отчаянные крики испанцев, дерущихся и тонущих за бортом, привезшие их суденышки вовсе не реагировали.
Острая боль в левом плече напомнила Уайэтту о полученной ране, и он, увидев разбухший от крови рукав, принялся
Дон Франциско, прыгнувший за борт, оказался никудышным пловцом, поэтому Уайэтт презрительно бросил ему конец веревки и приказал паре матросов поднять коррехидора на борт, чтобы дополнить им группу из шести — восьми плененных испанцев, стоявших с высоко поднятыми руками и от страха судорожно сглатывающих слюну.
С потной лысой головой и багровым лицом, тяжело дыша и тяжко ступая, с кормы подошел Джон Фостер. Его глаз мрачно горел.
— Дикон, Хардинг и вы, остальные парни, выкиньте эту падаль за борт.
Он плюнул на одну из нескольких облаченных в темную одежду фигур, распростертых у его ног. Из-под них по смоленой дубовой палубе «Первоцвета», извиваясь, вытекали кровавые ручейки и, исчезая за фальшбортами, сбегали вниз по наружной стороне, окрашивая воду гавани.
— Ну, ты, высокомерный кастильский сын паршивой сучонки, уж я воздам тебе должное и сломаю твою вероломную шею.
Тяжело ступая, он подошел к коррехидору, стоящему с пепельно-серым лицом среди пленников, схватил испанца за горло и сдавил его так, что из промокшего клинышка его бороды выпало несколько капель. У дона Франциско уже подгибались колени, когда Уайэтт с рукой на импровизированной перевязи, сделанной из ремня убитого им испанца, поспешил к нему со словами:
— Подожди, Джон! Не лучше ли тебе пощадить эту старую свинью?
— Чего ради? Из-за его предательской хитрости мы едва не погибли.
— Верно, но все-таки послушай. Слышишь, трубы в форте Кастелло играют сигнал тревоги?
— Да, ты прав, Генри. Надо смотреть вперед.
Однако перед тем, как ослабить хватку на горле дона Франциско де Эскобара, Джон Фостер выразил свое презрение невероятным оскорблением. Он вырвал целую горсть волос из бороды коррехидора, затем наградил это высокопоставленное лицо парой звучных, словно выстрелы из самопала, затрещин.
— Хотел захватить мое судно и отправить на тот свет ни в чем не повинных матросов дружественного государства, а? — прорычал Фостер. — Что ж, Бог пошлет, и тебя повесят за это в Англии, как простого пирата, кто ты и есть на самом деле.
Несколько ошарашенный силой фостеровских оплеух, коррехидор — великолепную золотую цепь свою он уже потерял — только жался к вантам и тяжело дышал. Он являл собой самое жалкое зрелище, да еще из намокшей одежды ручейками бежала вода, создавая лужицу вокруг ног, на которых не было туфель, а на левом чулке, на пальце, как заметил Уайэтт, появилась
Глава 3
ПРИКАЗАНИЕ КОРОЛЯ ФИЛИППА
Единственным своим глазом Джон Фостер мрачно отметил марионы — испанские шлемы без забрала и шейного прикрытия — и доспехи в проемах меж зубцами стены форта, где располагались близлежащие батареи, с откатами пушек вспять для зарядки.
— Гудмен! — распорядился он. — Передай-ка вон на ту барку, что я держу в плену их коррехидора и нескольких других таких же негодяев; и если форт проявит хоть малейшую враждебность, я вышвырну всю эту шайку за борт.
Как только суперкарго прокричал на испанском предупреждение Фостера и барка направилась к адуане, Фостер взял свою синюю шляпу и улыбнулся.
— Черт побери, Уолтер, я буду держать этих псов в заложниках, пока мы не выйдем в море, а там я растяну их грязные шеи. Браун, — окликнул он своего боцмана, — каковы наши потери?
Помогая себе зубами и здоровой рукой, Браун затягивал узел на повязке, сквозь которую сочилась кровь из раны на его левом предплечье.
— Совсем не велика, Джон, но я сосчитаю всех по носам. — Он побрел по палубе, очищаемой командой «Первоцвета» очень нехитрым способом: мертвых и умиравших испанцев просто выбрасывали за борт.
Наконец он крикнул в сторону кормы:
— Ранено пятеро, не считая Генри Уайэтта и меня самого. Раны не тяжелые, но жена Джона Тристрама теперь уже вдова, ибо он точно отправился к праотцам.
— И все из-за подлости этого высокородного пирата. — Фостер плюнул коррехидору прямо в лицо.
— Сеньор капитан, смилуйтесь! — Дон Франциско протянул связанные и дрожащие руки. — Не убивайте меня! Во имя Бога, я не пират, я только скромный управляющий, исполняющий чужие приказы.
Черная всклокоченная борода Фостера ощетинилась и заходила ходуном, словно заяц на шее у злой собаки.
— Приказы? Разрази меня гром! Чьи такие приказы? Не отрицай, это было только внушение твоей собственной жадности!
Стирая с лица плевок англичанина, дон Франциско пытался восстановить свое достоинство.
— Клянусь честью матери, сеньор капитан, я лишь подчинялся непосредственным приказам моего сеньора, его католического величества короля Испании.
— Ты хочешь сказать, что испанский король собственноручно отдал приказ на такое позорное дело? Ба! Ты нагло лжешь, жадный убийца, Иуда.
Команда «Первоцвета» обозревала длинный ряд желто-серых крепостных стен, на которых кипела работа. Все распознали отчетливо слышимый грохот и скрип оружейных лафетов, устанавливаемых над парапетами, а также лихорадочную дробь барабанов. Поэтому Уайэтт счел благоразумным повторно передать на ближайший испанский военный корабль, высокобортный галион, слова о намерении капитана Фостера повесить дона Франциско де Эскобара и других, захваченных в плен, если они разрядят хоть один кремневый мушкет.