Золотой человек
Шрифт:
И сановный господин собственноручно начертал несколько поощрительных строк священнику Кириллу Шандоровичу, заверив его в том, что если он пожелает, то за свои выдающиеся заслуги будет награжден орденом Железной короны.
Тимар почтительно поблагодарил влиятельного господина за милость, а тот в свою очередь заверил его в своем неизменном покровительстве.
И наконец, во всех канцеляриях, где простого смертного поджидает еще с десяток крючкотворческих ловушек, каждый торопился тотчас же услужить Тимару; иному просителю неделями не обойти этот чиновничий лабиринт, а наш герой облетел его за какой-то час.
Оршовский очистительный кувшин с водой незримо присутствовал и тут.
Когда
И тут Тимар заторопился.
Но не ужинать и не ложиться на покой: он помчался к постоялому двору "Золотой баран", где останавливались скоростные возчики из Нергешуйфалу. Купил в корчме булку и сарделек и сунул в карман: поесть можно будет и дорогой.
Тут же кликнул возницу.
– Отправляемся немедля. Ни кнута, ни лошадей не жалеть! Получишь по форинту чаевых с каждой мили, двойную плату за скорость.
Возницу не пришлось долго уговаривать.
Минуты две спустя повозка мчалась по улицам Вены, а возница вовсю нахлестывал лошадей. Понапрасну полицейский кричал вслед, что в Вене щелкать кнутом не разрешается.
В ту пору скоростной извоз от Веды до Земуна осуществляли возчики-крестьяне. Лошадей днем и ночью держали в полной готовности, чтобы их в любой момент можно было запрячь, и едва только на краю села раздавалось гулкое хлопанье бича, сменный возчик выводил четверку отдохнувших лошадей, и прибывшая повозка в два счет оказывалась в новой упряжке и отправлялась в путь, несясь, не сбавляя скорости. По горам, по долам и в дождь и в слякоть. Если две повозки встречались на полпути, то обе распрягались, возчики менялись упряжками, и таки образом каждый из них проделывал лишь половину пути. Скорость езды определялась размерами платы.
Тимар два дня и две ночи не слезал с повозки даже поесть, спал он тоже в телеге, хотя и была она очень треской, да Тимар был человек привычный.
На другой день к вечеру Тимар прибыл в Земун, а оттуда ночью помчал в самое ближнее село леветинцского поместья.
Погода стояла ясная, мягкая, хотя был первый день декабря. Тимар велел ехать прямиком к сельской управе, а там распорядился вызвать старосту. Представившись новым арендатором поместья, он поручил старосте объявить крестьянам, что они и на будущий год получат земли исполу. Урожая не было два года, это все равно что земля пролежала под паром, значит, на будущий год быть обильной жатве. Погода благоприятствует, осень затянулась, еще не поздно пахать и сеять, ежели взяться за дело дружно. Так-то оно так, отвечали ему, и с пахотой, глядишь, управились бы, да вот беда: посевного зерна нет и его ни за какие деньги не достать. Крестьяне позажиточнее свои-то земли засеяли с горем пополам, да и то не все, а бедный люд будет целую зиму кукурузным хлебом пробавляться.
Будет и посевное зерно, заверил земледельцев Тимар, об этом он позаботится.
Так он объехал все села, где жили испольщики, и по его наущению крестьяне вышли с плугом на залежные земли и принялись распахивать из края в край огромные угодья, которые, не будь Тимара, лежали бы еще год под паром и не родили бы ничего, кроме сорняков.
Но откуда же взяться посевному зерну? Доставлять по реке из Валахии уже поздно, а поблизости раздобыть неоткуда.
Однако Тимар знал место, где можно было разжиться зерном.
Вечером второго декабря он прибыл в тот самый Плесковац, где ранней осенью его грозились поколотить, и наведался к его преподобию Кириллу Шандоровичу, в свое время прогнавшему его со двора.
– Ба, сын мой, да никак это опять ты?
– воскликнул, увидев его, досточтимый священник, столь великий друг и благодетель простого люда, что давным-давно
– Чего тебе от меня надо? Хлеб, чтобы, покупать собрался? Так ведь я еще два месяца назад тебе сказал - нет у меня хлеба, ничего я тебе не дам. И не вздумай мне байки рассказывать, я все равно ни одному твоему слову не поверю. Имя у тебя греческое, усы у тебя длинные, и вся твоя рожа не внушает никакого доверия.
– На сей раз буду говорить чистую правду, - улыбнулся Тимар.
– Быть того не может! Ваш брат комаромский купец так и норовит нас, простаков, облапошить. То наплетете, будто урожай в ваших краях отменный, чтобы цены на хлеб сбить; то слух пустите, будто бы правительство собирается всех лошадей распродать, а у самих у вас на уме, как бы задешево овес скупить. Вся натура у вас фальшивая.
– Сейчас я правду скажу. Я прибыл по поручению правительство и от его имени призываю вас, ваше преподобие, открыть для нас свои закрома. Правительство, узнав о том, что окрестный люд остался без посевного зерна, желает раздать его в долг. Такая благотворительность - святое дело, да и правительству добрую услугу окажет тот, кто протянет руку помощи. Зерно нужно не мне, оно достанется крестьянам на семена.
– Да, сын мой, это все правда. Мне и самому жаль этих несчастных бедняков, но ведь и я гол как сокол. У меня ведь, как у всех - недород, откуда же мне зерна взять? Вот от, перед тобой огромный амбар, да что толку: все три настила пустехоньки.
– Какое там "пустехоньки", ваше преподобие! Уж я-то знаю, что там даже позапрошлый урожай цел. По сусекам поскрести, глядишь, и для меня с десяток тысяч мер наберется.
– Черта с два наберется! Да я тебя и на порог-то амбара не допущу! Не надейся, не продам даже по пяти форинтов за меру. По весне пшенице будет цена семь форинтов, вот тогда-то я ее и пущу на продажу, а сейчас не уступлю ни зернышка. И врешь ты все, вовсе не правительство тебя прислало, ишь ты, явился и думает на мякине меня провести. Да правительство-то и знать не знает о том, что мы с тобой на свете живем. И кто мы есть? Так, козявки ничтожные.
Бастион твердо стоял под обстрелом легкой артиллерии. И Тимар пустил в ход тяжелую артиллерию - письмо министра.
Его преподобие, прочтя письмо, не знал, верить ли собственным глазам: ведь тогда надо было поверить и Тимару.
Однако солидная печать с двуглавым орлом на конверте и официальный штемпель Дворцовой палаты на самом письме убедили его, что это не обман, а явь.
Ведь украсить свою грудь блестящим крестом было для его преподобия пределом мечтаний. Тимар знал об этой его слабости; всякий раз, когда они после очередной сделки садились опрокинуть по стаканчику, господин Шандорович изливал ему свои горькие жалобы: до чего, мол, несправедливо поступает правительство, вешая на грудь патриарха из Карловица награду за наградой! Вот и получается: одному человеку все, а другому ничего.
Итак, заветнейшей мечтой его преподобия было нацепить орден. Чтобы пялились на него мужики, чтобы завидовал таможенный майор, наградами обойденный.. Да и патриарх тотчас же стал бы с ним полюбезнее.
Вся его неприязнь к Тимару мгновенно улетучилась.
– Присаживайся, милейший братец! (До сих пор он не удосужился предложить Тимару даже присесть) Расскажи, как тебе удалось свести знакомство с самим министром. Отчего именно тебе поручили передать это письмо?
Тимар бойко, словно по-писанному, изложил ему вымышленную историю. Он, мол, оставил службу у Бразовича и заступил на правительственную должность, сам господин министр с его мнением очень считается, вот и к награде этой его преподобие рекомендовал он, Тимар, как своего доброго старого знакомца.