Золотой человек
Шрифт:
Это самое гиблое место для всех корабельщиков мира. Испытанные моряки - англичане, турки, итальянцы, - свыкшиеся со всеми подвохами моря, и по сию пору не без дружи приближаются к этому скалистому руслу.
Здесь, в этом месте, погибло больше всего кораблей. Здесь разбился и великолепный стальной корабль "Силистрия" - гордость турецкой военной флотилии; отряженный под Белград, он, глядишь, повернул бы восточные дела совсем в ином направлении, если бы один из миролюбивых и исполненных политической мудрости рифов острова Рескивал не пропорол
И все же через это грозно вздыбившееся рифами озеро существует проход, но о нем мало кто из корабельщиков знает и еще меньшее число храбрецов, кто когда-либо отважился им воспользоваться.
Этот переход дает возможность грузовому судну перебраться со стороны сербского берега в канал у берега румынского.
Упомянутый канал по всей его длине отгораживает от дунайского протока непрерывная гряда скалистых уступов, войти в него можно лишь у Свиницы, а выйти - только у Скела Гладовы.
Однако опытные лоцманы владеют секретом, как провести груженое судно из сербского канала в румынский: в том месте за Пятра Калугера, где Дунай образует широкий разлив, его можно пресечь наискось. Но это равносильно тому, чтобы заставить плывущего мамонта сделать сальто-мортале. Рожок трубит трижды, затем еще шесть раз кряду, и погонщики знают, что этот сигнал обозначает. Головной погонщик спешивается - у него есть на то своя причина, - и люди начинают криками, щелканьем кнута подстегивать лошадей. Корабль ходко идет против течения.
Рожок трубит девять раз.
Погонщики нещадно бьют лошадей, а те, бедняги, понимая окрики и чувствуя удары, мчатся стремглав. Пять минут такой гонки даются им труднее, нежели целый день обычной работы.
Сигнал корабельного рожка звучит двенадцать раз подряд. Люди и животные напрягаются, не щадя сил; последнее усилие выматывает их до полного изнеможения. Корабельный трос - бечева в три пальца толщиной - натянут как тетива, а стальная тумба на носу корабля, через которую трос перекинут, раскалена, словно огненная. Судовой комиссар стоит у троса с острым корабельным топором наготове.
И в тот момент, когда корабль набирает наивысшую скорость, Тимар одним ударом топора перерубает трос.
Туго натянутый трос, подобно гигантской лопнувшей струне, жалобным стоном сотрясает воздух, и обрубленный конец взвивается высоко вверх; тягловые лошади валятся кучей друг на дружку, у передней лошади оказывается сломанной шея - оттого-то главный погонщик и слез с нее загодя. А корабль, освободившись от троса, вмиг меняет курс, поворачивает носом к северному берегу и начинает пересекать реку поперек течения.
Корабельщики называют этот дерзкий маневр "пересёком".
Теперь уже тяжелое судно ничто не приводит в движение: ни пар, ни усилия гребцов; даже волны идут против него; лишь инерцией полученного толчка несет его к противоположному берегу.
Вычислить эту двигательную силу и соразмерить ее с расстоянием, с силой противодействия
С того момента, как Тимар обрубил трос, жизнь всех людей на корабле находится в руках одного-единственного человека: рулевого.
И тут-то Янош Фабула показал, на что он способен.
– Господи, спаси и помилуй! Господи, помоги!
– бормочет рулевой, но и сам старается не оплошать. Поначалу корабль мчится с необычайной скоростью, направляясь к центру образуемого Дунаем озера; теперь, чтобы управиться с рулем, нужны два человека, но и им едва удается сдержать ход разогнавшейся громадины.
Тем временем Тимар, стоя на носу корабля, с помощью свинцового грузила каждую минуту замерял глубину; одной рукой он придерживал шнур, а другую поднял вверх, показывая рулевому на пальцах, сколько футов глубины под днищем судна.
– Господи, помоги!
Рулевой до такой степени изучил рифы, мимо которых они проплывали, что мог бы сказать, на сколько футов поднялся уровень Дуная по сравнению с прошлой неделей. Кормило сейчас в надежных руках; стоит рулевому промахнуться хоть на пядь, стоит кораблю получить малейший толчок, чтобы ход его замедлился хоть на мгновение, - и тогда "Святая Варвара" со всеми путешественниками отправиться в двадцатисаженный периградский омут, поглотивший мельницу, а прекрасное белоликое дитя постигнет участь прелестной белой кошечки.
Путники благополучно миновали каменистую мель, за которой начинаются рифы Рускивала. Это самое коварное место; бег корабля замедляется, силу разгона постепенно поглощает мощное встречное течение, а речное дно сплошь усеяно острыми скалами.
Тимея, перегнувшись через борт, смотрит на воду. В световом преломлении прозрачных волн скалистые массивы, казалось, находятся так близко; зеленые, желтые, красные каменные глыбы своими живыми, яркими красками напоминают гигантскую мозаику, а средь камней нет-нет да и мелькнет проворно серебристая рыбка с красными плавниками. Как наслаждалась юная девушка этой картиной!
Настала минута глубокого молчания: все знали, что проплывают сейчас над собственным кладбищем, и если какой-либо из множества камней внизу не станет для них могильной плитою, то, значит, бог уберег милостью своей. И лишь Тимея, как дитя, не ведает страха.
Теперь судно вошло в окруженный скалами залив. Корабельщики называют это место "ружейными скалами", должно быть, потому, что гул разбивающихся о камни волн напоминает непрерывную ружейную пальбу.
Здесь основной рукав Дуная замедляет течение и образует глубокий водоем. Подводные рифы не представляют опасности - они далеко на дне; там, в зеленоватом полумраке, виднеются огромные, неповоротливые туши - им даже лень пошевелиться: то гости из моря, белуги; и видно, как подводный хищник - стокилограммовая щука своим появление вспугивает пестрые стайки рыб.